уже, действительно, возмутительно. Права пенсионерка-активистка.
– Нет воды, видимо, весь дом отключили, – сказал Сергеев, возвращаясь в прихожую. Пацан его нервировал, особенно раздражала манера смотреть куда-то в грудь собеседнику, медленно выдавливая слова.
– А... – сказал он, – ну, я тогда пойду...
– Прорвало, небось, где-то, – произнес Владислав.
– Прорвало? – казалось, его собеседник напряженно над этим задумался, вынырнув бог знает из каких туманных далей. – А... может быть...
И он повернулся и зашагал куда-то вверх по лестнице. Наверное – опрашивать тамошних жильцов.
В высотном панельном доме часто бывало так, что разные этажи были обеспечены водой по-разному, а некоторые не обеспечены вовсе. Особенно страдали жильцы верхних этажей, почти сплошь состоящие из переселенных из трущоб Нижнего города бабулек. Перебои в подаче горячей воды заставляли их ностальгически вздыхать об утраченных ныне газовых колонках.
Владислав проводил странного гостя взглядом – явный маньяк. По всей вероятности – вечная жертва в школе, озлобленный, одинокий и скрытый садист в душе. Может быть, пишет стихи. Влад ухмыльнулся и прикрыл дверь, четко щелкнув замком, – какие только люди не живут на свете. День вовсю разгорелся, солнце, наконец, пробило километровую брешь в массиве туч и изливало свой благодатный свет в неограниченных количествах. На улице чириканье птиц смешивалось со щебетанием детей, облюбовавших пропеллер-карусель. Двое из них повисли на торчащем под углом в сорок пять градусов сиденье и пытались этот пропеллер раскрутить. Это могло окончиться травмами, но веселья было много.
Однако надо было возвращаться к статье. Переписывать ее вновь, или посылать Кукушкина далеко и надолго. В конце концов, он, Владислав Сергеев, не работает постоянно на этот задрипанный региональный журнал. Он свободная птица, как те воробьи за окном, пусть так же не обеспеченная материально.
Опять курлыканье звонка. Здесь сегодня что, дворец съездов? Опять малолетний маньяк с причитаниями насчет воды? Подавив глухое раздражение, Влад пошел открывать.
Субъект за дверью доверия не внушал абсолютно. Было ему под тридцать, и одет он был неприметно, вот только веяло от типа чем-то нехорошим. И глаза у незваного гостя были покрасневшие, словно он долго смотрел на экран телевизора или три часа просидел в накуренной комнате.
Сергеев не без мрачности созерцал пришельца. Тот же отстраненно смотрел в пол.
– Насчет воды? – спросил Влад, не здороваясь. Грубовато, но...
Гость встрепенулся и посмотрел прямо на хозяина квартиры:
– Воды? А, воды! Да, воду отключили. Но я не о том. – Голос у него был негромкий и вкрадчивый, не без некоторой монотонности, словно его обладатель часами произносил какие-то только ему одному ведомые речи. – Вы ведь Сергеев Владислав Владимирович?
– Я... – сказал журналист осторожно.
– Да вы, собственно, не волнуйтесь, – проговорил посетитель, – я не из органов, нет. Я из конфессии Просвященного Ангелайи, крупнейшей в нашем городе... Может быть, вы слышали...
Все понятно. Ангелайя! Кто ж о нем не слышал, если все бабки на скамейках только и судачат о могущественном теневом заправиле секты, набирающей все новых и новых членов? Влад напряг память и вытащил из клубящегося месива своих воспоминаний все, что он знал о секте. А знал он, благодаря своей профессии, немало.
Секта была зверская. Попадая в нее, человек быстро терял все до единой связи с реальностью (а если не терял, то ему помогали квалифицированные промыватели мозгов из числа бывших врачей). Достигая каких-то неведомых путей познания, новоиспеченный адепт добровольно сдавал свое имущество секте, отрешался от всего земного (в том числе от родственников и друзей, причем имелись случаи убийств как первых, так и последних) и присягал на верность Просвященному Гуру. Благодаря использующимся в обрядах психотропным препаратам адепт за два месяца становился настоящим зомби, у него притуплялась чувствительность, а мыслительные процессы обретали вялость и заторможенность.
Зато теперь он мог выполнять любые, в том числе и самые экстремальные, задания. Обычно они включали в себя ограбления квартир и разбойные нападения с целью наживы. Местные бандиты терпеть не могли адептов секты, но при этом ничего против них не могли поделать и только скрипели зубами, встречая в полуночный глухой час угрюмые фигуры со стеклянным взглядом. Разные слухи ходили про секту, разные.
– А я тут при чем? – спросил Сергеев, исподтишка оглядывая гостя. Но нет, в глазах, хоть и покрасневших, вполне разумное выражение. Может, врут про зомби?
– Да ни при чем, – ответил сектант, – меня зовут брат Рамена, мы, братья, обходим квартиры, несем наше учение людям. Не хотите ознакомиться? – Он извлек из внутреннего кармана стопку цветастых буклетов с явственно видным логотипом «Междуреченской областной полиграфии» – единственной типографии города, получившей название из-за своего местоположения (на самом краю Нижнего города между рекой Мелочевкой и протекающей в отдалении Сивкой). Буклеты выглядели дешевыми. Странно, что такая обеспеченная конфессия не может заказать что-то подороже.
– Честно говоря, нет, – произнес Влад и вздрогнул, когда гость поднял голову и посмотрел на него в упор. Со злобой! Владислав мог присягнуть, что со злобой.
Но длилось это недолго, посетитель отвел глаза и натянул на исказившееся лицо маску спокойствия.
– Что ж, – сказал он – в таком случае я пойду в другие квартиры и найду там других людей, которые лучше вас видят свет истины. Но все-таки, – он качнул головой, – помните – крылья Просвященного Ангелайи распахнуты для всех, и, если вы вдруг почувствуете тягу к истине, приходите к нам. Мы определим ваш дальнейший путь в жизни. Мы... мы найдем вам место, – добавил он с какой-то скрытой угрозой, – до свидания.
Рамена повернулся и вышел, а потом, не торопясь, пошел вниз по ступенькам, где-то на площадке третьего этажа он стал насвистывать веселую песенку. Грохнула железная дверь подъезда – он не пошел в другие квартиры, а сразу покинул дом.
