Диверсант

пояснил. Зато доступно растолковал Никита Сергеевич Хрущев:

«Относительно школы диверсантов. На последнем заседании Президиума ЦК мы спрашивали тов. Жукова об этой школе. Тов. Малиновский и другие объяснили, что в военных округах разведывательные роты и сейчас существуют, а Центральную разведывательную школу начали организовывать дополнительно, и главное без ведома ЦК партии. Надо сказать, что об организации этой школы знали только Жуков и Штеменко. Думаю, не случайно Жуков опять возвратил Штеменко в разведывательное управление. Очевидно, Штеменко ему нужен был для темных дел. Ведь известно, что Штеменко был информатором у Берия. Об этом многие знают, и за это его сняли с работы начальника управления. Возникает вопрос: если у Жукова родилась идея организовать школу, то почему в ЦК не скажешь? Мы бы обсудили и помогли это лучше сделать. Но он решил: нет. Мы сами это сделаем: я — Жуков, Штеменко и Мамсуров.

А Мамсуров оказался не Жуковым и не Штеменко, а настоящим членом партии, он пришел в ЦК и сказал: не понимаю, в чем дело, получаю такое важное назначение и без утверждения ЦК. Непонятно, говорит он, почему об этом назначении должен знать только Министр обороны? Вы знаете что- нибудь об этой школе? Мы ему говорим: мы тоже первый раз от вас слышим. Можете себе представить, какое это впечатление производит на человека».

Действительно, можно только догадываться, какое впечатление произвела «подстава» Первого секретаря ЦК КПСС Никиты Хрущева на Хаджи Мамсурова.

До 1968 года, до дня своей смерти генерал-полковник, Герой Советского Союза Хаджи-Умар Джиорович Мамсуров служил военной разведке. Еще при жизни он стал легендой этой разведки. Как жаль, что легенды так мало живут и так быстро умирают в тайных архивах ГРУ, где не раскрытые еще документы хранят подробности об операциях Ксанти, вдохновившем Эрнеста Хемингуэя на его лучший роман.

ГЕНЕРАЛ ДИВЕРСАНТОВ

«Прошу зачислить в кадры Красной армии…»

Начальник штаба 1530-го стрелкового полка, высокий, поджарый, в плотно облегающей фигуру гимнастерке, поднялся из-за стола, протянул Николаю руку:

— Садитесь, Патрахальцев, разговор у нас будет долгий.

Николай не скрыл удивления. Срочная служба позади, как и экзамен в Одесском пехотном училище. На «гражданку» он уйдет не рядовым, а командиром запаса.

Здесь, в полку, осталось уладить некоторые формальности, получить документы, попрощаться с однополчанами. Куда дальше? Николай особенно не задумывался над этим. На «гражданке» дел по горло.

Можно вернуться в родную типографию, где проработал четыре года, стал классным печатником- литографом. Там все его знают. До сих пор помнят. Еще бы — комсомольский секретарь, кандидат в члены киевского горкома комсомола. В этой типографии трудится переплетчицей его мама и гравером — отец.

А можно вернуться в Союзпечать. Там, после окончания одногодичного коммунистического университета им. Артема, Николай руководил отделом.

Но скорее всего он пойдет сначала в горком комсомола, посоветуется и тогда примет решение.

Николай Патрахальцев сидел напротив начштаба полка и ждал, когда тот пожмет ему руку на прощание и скажет обязательные в таких случаях слова: мол, будь здоров, не забывай, держи высоко армейскую честь… и тому подобное.

Он тоже в свою очередь приготовил маленькую благодарственную речь на прощание — спасибо за армейскую науку, не забуду, буду, буду…

Однако начштаба почему-то медлил.

— Вот что, товарищ Патрахальцев, — наконец произнес он, и Николай в его голосе почувствовал официальные нотки, — скажу откровенно: я давно присматриваюсь к вам. Из вас может получиться хороший кадровый командир. Не задумывались о военной стезе?…

— О чем? — растерянно спросил Николай, — словно приходя в себя и не совсем понимая, чего от него хочет начштаба полка.

— О карьере военного. У вас за плечами рабочий стаж, университет. Избирались членом горкома комсомола. Вы кандидат в члены партии… А главное, человек молодой. Знания и опыт придут. Так что предлагаю вам остаться в кадрах Красной армии, тем более, экзамены сдали за полный курс училища.

— «Вот влип», — подумал про себя Патрахальцев. Ему совсем не хотелось в армию, за пулемет.

— Нет, товарищ начальник штаба, — сказал он твердо. Хотелось добавить еще что-то веское, значительное, чтобы убедить начштаба. Но ничего веского не нашлось. И Николай замолчал.

— Подумайте, — предложил начштаба и поднялся из-за стола. — Идите пока в казарму, мы вас вызовем.

Патрахальцев вышел из штаба, на крыльцо, закурил. «Во как бывает в жизни, чуть военным не стал». — Он одернул шинель и направился в казарму.

Однако в конце дня ему пришлось проделать обратный путь из казармы — в штаб. Только теперь уже в штаб дивизии. Прибежал запыхавшийся посыльный: Патрахальцева срочно к начальнику политотдела дивизии. Николаю стало не по себе. Одно дела начштаба полка, другое дело — начальник политотдела. «Ну и персона ты стал, Патрахальцев, прямо нарасхват», — пытался он шутить про себя, пока поспешал в штаб.

Начпо в отличие от начальника штаба полка долгих разговоров не вел. Он молча вытащил из ящика стола лист бумаги и протянул ручку.

— Садись, пиши…

Патрахальцев вопросительно посмотрел: что писать?

— Я продиктую, — успокоил начпо. — Пиши… В правом верхнем углу. Командиру 51-й стрелковой дивизии… Ниже — от Патрахальцева Николая Кирилловича, 1908 года рождения, украинца, кандидата в члены ВКП(б). Все правильно?

— Так точно, — Патрахальцев привстал со стула.

— Вот и отлично. Понял, как я изучил твою биографию.

«Да уж, — подумал Николай, и вправду знает. Только вот радоваться или печалиться по этому поводу?»

— Написал? — переспросил начпо. — А теперь пиши главное: «Прошу зачислить меня в кадры Красной армии… В кадры Красной армии». Есть? Далее подпись… Дата. 25 ноября 1932 года, если забыл.

Начальник политотдела взял протянутый Патрахальцевым рапорт, внимательно прочел его и взглянул на притихшего Николая:

— Да, Николай Кириллович, сегодня у тебя особый день… Исторический, я бы сказал. Запомни его. Вся твоя жизнь теперь пойдет по-другому.

Патрахальцев, как и утром, вышел на штабное крыльцо. За спиной медленно закрылась массивная дверь. Она словно отрезала путь в ту, другую, гражданскую жизнь.

Короткий ноябрьский день угасал. Голые ветви деревьев зябли в пламенеющем закате. «Ну и зарево, видать, к морозу…» — подумал он и повел плечами. И только тут обнаружил, что выскочил из политотдела в одной гимнастерке.

Он вернулся в штаб, нашел на вешалке свою старую шинель и натянул ее на озябшие плечи. Подошел к зеркалу. Оттуда из глубины зазеркалья глядел на него сероглазый бравый пулеметчик с симпатичной ямочкой на подбородке.

— Что, Патрахальцев? Как тебе исторический день?