Советского Союза Алексеем Лебедевым. Алексея Ивановича, несмотря на молодость и отсутствие опыта, назначили военно-воздушным атташе.
Обстановка в стране была крайне сложной. Венгерские события, ввод войск Варшавского договора в мятежную республику не лучшим образом сказались на отношении французов к сотрудникам советских учреждений. От советских шарахались как черт от ладана.
На стадионе, услышав рядом русскую речь, могли демонстративно подняться и уйти. Встретив у посольства, порою интересовались: «Советик?» После утвердительного ответа, да, советский, можно было получить плевок в лицо.
Контрразведка также ужесточила режим наблюдения и слежки за советскими представителями.
Военный атташе не был сторонником активной оперативной деятельности. Чаще обращал внимание «молодежи» на обилие прессы, открытых источников, из которых следует черпать развединформацию.
Однако Стрельбицкий и Лебедев придерживались иного мнения. Им хотелось настоящей, «живой» работы. Но начинать, по сути, было не с чего.
Впрочем, это не смутило Владимира Васильевича. Первым, на кого он вышел, был российский эмигрант. Он работал в крупной американской фирме, которая производила электронику. Впоследствии этот эмигрант станет нашим агентом и получит псевдоним Сокин.
А началась эта история с того, что Сокин однажды написал письмо на свою бывшую Родину в Советский Союз в журнал «Радио». Он хотел получить из редакции некоторые материалы, публикации. Журнал выполнил просьбу земляка и переслал материалы в посольство СССР в Париже. Там их и обнаружил Стрельбицкий. Выяснив обстоятельства дела, помощник военного атташе вызвался лично доставить материалы земляку.
Так они впервые встретились. Сокин познакомил Владимира с городом, пригласил в ресторан.
Стрельбицкий и представить себе не мог, сколько воспоминаний детства всколыхнет обычный французский ресторанчик.
Сокин, конечно, желал удивить своего русского товарища и заказал устрицы. Ну где, в послевоенные годы Владимир мог попробовать такой деликатес.
Когда официант поставил перед ним тарелку, Стрельбицкий вопросительно взглянул на Сокина.
— Прошу, — улыбнулся тот, — свежие устрицы!
— Устрицы? — удивился Владимир, словно увидел на тарелке крокодила. «Мули», — пронеслось в голове, и он почувствовал, как к горлу подкатывает тошнота. Сокин, увидев побледневшее лицо Владимира, кинул официанту: уберите.
— Что с вами, Владимир Васильевич? — сочувственно спросил Сокин.
— Простите и не обращайте внимания, — сказал, приходя в себя, Стрельбицкий, — Это меня догнало голодное детство.
Потом Владимир привыкнет, станет глотать устриц как заправский француз, и они будут казаться ему необычайно вкусными. Но в этот первый раз нахлынуло все сразу — ледяная апрельская вода, речные устрицы в ведре, или, как на Украине их называли, «мули» и он, одиннадцатилетний мальчишка, не чующий ног, бежит домой. Зимою умер отец, кормилец, и в их дом пришел голод. Впрочем, голод пришел во всю деревню.
Мать отчаянно боролась, пытаясь хоть как-то спасти детей. Но продукты, самые простые, за зиму в доме закончились, и есть было вовсе нечего. Сегодня утром мама сварила последние три картофелины и со слезами разделила их между сыновьями.
И тогда Володька вспомнил про речку, которая протекала через их деревню, схватил ведро и в ледяной воде набрал «мулей».
Мать как-то недоверчиво, с опаской посмотрела на Володькин улов, ведь никто прежде не питался «мулями», да и сейчас, в голод, она не слыхала, чтобы их варили. Но он просил сварить и сам первым стал пробовать их. Противные, что и говорить, но семью от голода спасли.
А теперь вот в центре Европы, в Париже, в ресторане его потчевали «мулями», вернее устрицами. «Свежайшими», как с гордостью подчеркнул симпатичный официант. А он, чудак, не мог справиться с тошнотой.
Они ушли тогда из ресторана. Сокин показал другие места, где отдыхают парижане. Словом, ввел в бытовую обстановку. В свою очередь Стрельбицкий, чтобы впредь «не светиться» на встречах, стал готовить Сокина к тайниковой связи. В лесу они выбрали тайник, обозначили его, опробовали. Владимир сделал закладку, выставил в городе сигнал, Сокин принял этот сигнал. В дальнейшем агент закладывал туда добытую техническую документацию. Стрельбицкий успешно изымал ее.
Сокин был первой ласточкой. Но останавливаться на одном завербованном информаторе Владимир не собирался. Однако надеяться на то, что появится другой такой Сокин и напишет в советский журнал «Радио», не приходилось. Значит, следовало самому выходить на «охоту».
Военный атташе, по сути, сидел безвылазно в Посольстве, и потому приходилось нередко действовать от его имени на свой страх и риск. Как-то Владимир узнал, что в японском посольстве состоится прием. Приглашения, к сожалению, не было, а попасть очень хотелось. А охота, как известно, пуще неволи. Подавив неловкость, Стрельбицкий приехал в посольство. Представился от имени советского военного атташе. Сработало, его пропустили. Огляделся, как говорят «пристрелялся». Все вокруг друг с другом мило беседуют, улыбаются как старые знакомые, и только он — один. Впрочем, нет, в уголке у окна Владимир заметил такого же приглашенного. Он тоже был один и явно скучал.
Стрельбицкий подошел к нему, поздоровался, поинтересовался:
— Вы друг японцев?
— Да нет, — засмеялся тот, — товарищ поделился приглашением. Сказал, здесь хорошие девушки. А я холостяк, решил посмотреть…
— О! Я тоже пришел один! — обрадовался счастливой возможности для знакомства Стрельбицкий.
Новый знакомый оказался американцем, служил в одной из военных структур НАТО.
Вечер прошел в приятной беседе. Договорились встретиться в другой раз.
На следующее утро, как и положено, Владимир доложил о встрече с американцем своему шефу — военному атташе. Тот поначалу не поверил: «Американец? Из НАТО? Сам пошел на контакт. Это точно подстава».
Стрельбицкий доказывал свое: на приеме американец оказался один, ему было скучно. Вот они и провели вечер вместе. Просто, как два обычных человека, не оглядываясь на страны и континенты. Однако руководство колебалось, сомневалось, прежде чем дать добро на дальнейшие встречи. Но Владимир Васильевич настаивал. Он чувствовал, что его знакомый нормальный мужик и никакая не подстава. Со скрипом, но все-таки ему разрешили продолжить отношения. И вторая встреча прошла еще лучше первой.
Американец пригласил своего нового русского товарища посетить… тюрьму. Правда называлась она игриво — шале-тюрьма. Оказывается, там, где в старые времена была тюрьма, ныне предприимчивые французы устроили, говоря современным языком, развлекательный центр: казино, стрип-клуб, для экзотики в подвалах оставили еще камеры, где прежде сидели смертники.
Странное было приглашение в обстановке шпиономании и антисоветских настроений. Однако новому другу Стрельбицкого, судя по всему, было наплевать на эти настроения. Он желал весело провести время и пригласил Владимира сделать это вместе. «А почему бы и нет?» — решил Стрельбицкий.
Признаться, они действительно провели незабываемый вечер: поиграли в казино, посмотрели стриптиз, а потом директор предложил им посетить подвалы тюрьмы. Там был выстроен огромный каменный колодец, по дну которого текла река. В стенах вырублены сиденья. Их как почетных гостей усадили на эти сиденья и для большей реальности накинули на шею цепи, чтобы они могли прочувствовать всю прелесть пребывания в тюрьме.
Директор рассказал, что когда смертники умирали, их сбрасывали прямо на дно колодца, в реку. Ныне подобными экстравагантными развлечениями вряд ли кого удивишь. Но это было полвека назад. И ничего подобного Стрельбицкий в прежней своей жизни и представить не мог.
Советский разведчик был неробкого десятка, однако тюремная экскурсия произвела на него достаточно сильное впечатление. Справедливости ради надо сказать, что и его друг — американец не стал
