— Ну… За науку?
— А давай…
— И что сулил?
— Да, говорит, не сомневайтесь, достаточно будет.
— А сумму конкретную?
— Нет. Он те деньги, что Леве обещал, нам отдаст.
— А. если это мало?
— Так они же — грязные. Это же государственная тайна. Мы же Родину продаем.
— Ну и что. Я, может быть, и не возьму. Но все равно обидно, когда тебе предлагают Родину продать за «фу-фу».
— А мы за «фу-фу» и не отдадим. Мы сначала посмотрим. И вообще… не отвлекайся. У тебя она, Сашка, здесь где-то. Ты напрягись. Поищи.
— Да я ее с детства ищу. И напрягаюсь всем своим существом.
— Кого?
— Да Родину. Чувствую, что здесь где-то, а руку протянешь — и весь в дерьме…
— Ладно, Феофилактий, давай еще на посошок, да я поехал. Завтра, кстати, уже человек от него будет. Не найдешь — придется воевать.
— Вот так?
— Вот так.
Волков выпил водки и встал из-за стола.
— Ну, пока. Запирайся покрепче. …Звонки телефона в квартире Петр услышал еще на лестнице.
Телефон звонил и звонил, пока он вставлял ключ в замок, отпирал дверь, запирал ее за собой, пока прошел в гостиную, пока включал свет и снял, наконец, трубку.
— Слушаю.
— Петя?
— Нет, с вами говорит Маргарет Тэтчер мужским голосом по-русски.
— Чего делаешь-то?
— Да вошел только. А что?
— Да так. Я тут сижу, выпиваю-закусываю. Дай, думаю, тебе позвоню. Узнаю, как дела, что делаешь, а то тут у меня подружка наша объявилась, ей тоже интересно.
— Это которая? Беленькая такая?
— Ага.
— Так, может, я подъеду? А то она тебя, пьяного, динамит вечно, опять слиняет, а так — хоть у меня шанс будет.
— Не-ет, Петь. Мы с ней уже спать укладываемся.
— А где пропадала-то, не говорит?
— Завтра расскажу. Ой!.. Она холодная. Все, Петя, спокойной ночи. Роджер.
…Собственно говоря, описывать пробуждение Александра Васильевича Адашева-Гурского не имеет никакого смысла.
Люди, которым доводилось выпить накануне практически без закуски где-то около полутора литров водки, живо представят себе весь букет психофизиологических ощущений, включая панические и судорожно-паралитические потуги рассудка определить — кому он, собственно, принадлежит?
Людям же, которым не доводилось проводить таким образом свое свободное время, рассказывать что- либо об этом первом толчке нарождающегося дня, который нежной, но крепенькой ножкой, еще пребывая в утробе, бьет маменьку в под дых, и вовсе глупо.
Отметим лишь, что голова у него не болела.
Примечательным в данной ситуации было лишь то, что лежал он, свернувшись калачиком, не решаясь раскрыть глаз, и двумя руками прижимал к груди мокрую футболку.
Наконец что-то высшее подсказало ему, что звуки, разбудившие его, не были пульсацией горячей крови внутри головы, а являлись телефонными звонками.
Александр медленно переместил свое тело к телефонному аппарату, осторожно снял трубку и робко прислушался.
— Алло! Сашка! Алло! Ты меня слышишь? — Не отрывая трубки от уха, Адашев кивнул.
— Алло! Сашка! Ты там чего, помер, что ли? — Держа в одной руке влажную футболку, а другой все так же прижимая трубку к уху, он отрицательно помотал головой.
— Да что ты там, в самом-то деле!
— О-ох…— наконец выдохнул Гурский и спросил горячим, низким и хриплым шепотом: — Ты кто?
— Ну, слава Богу. Я — это Петр.
— Здравствуй… — Гурский судорожно сглотнул и добавил: — Петя.
— Ну, что ты там? Как?
— Трудно сказать…
— Слушай, бери тачку и езжай немедленно ко мне. Реанимировать буду. Я к тебе сейчас никак не могу, колесо пробил, а запаски нет. Должны подвезти. Стою, жду. Прямо возле дома.
— Петя, давай через пару часов, а? Сколько у нас сейчас?
— Да десять почти.
— Часам к двенадцати, ладно? Ты не волнуйся, все нормально.
— Ну давай…
Гурский повесил трубку, посмотрел на футболку, взял двумя руками за плечи и встряхнул.. Снизу, по самому ее краю, был оторван лоскуток. Скомкал и вытер ею лицо. Потом приложил ко лбу и пошел в ванную. Там открыл кран с холодной водой, намочил футболку, отжал и обвязал вокруг головы. Потом долго смотрел на себя в зеркало. Попытался дышать носом. Нос был заложен.
— Ничего, Петя. Успеем. Есть время.
Пошел на кухню.
На столе лежали две расплывшиеся от жары пачки пельменей. Взял их и засунул в морозильник. Потом долго смотрел на оставшуюся в литровой бутылке водку. Несколько раз вдохнул и выдохнул. Взял водку, выплеснул в стакан, выдохнул и быстро выпил тремя большими глотками. Запрокинул голову и, глубоко вдохнув, застыл с зажмуренными глазами. Потом шумно выдохнул. Поставил стакан.
Достал из холодильника визин и закапал в глаза.
Пошел в комнату, сел в кресло и закурил сигарету.
— Все успеем.
Такси остановилось возле дома Волкова где-то около часу пополудни. Из него вышел Ада-шев-Гурский с полиэтиленовым пакетом в руке и медленно вошел в парадную.
— Ну наконец-то, — сказал Петр, открывая дверь.
— Извини.
— Ты хоть ел что-нибудь?
Адашев отрицательно мотнул головой.
— Иди на кухню.
— Вот… — Александр подал пакет. Волков вынул футболку, расправил и принюхался:
— А чем воняет?
— Я дичего де чувствую. У бедя дасморк.
— А где была-то?
Гурский неопределенно взмахнул рукой и пошел на кухню.
Волков засунул футболку в пакет и положил на тумбочку.
— Ладно, — Петя открыл холодильник. — Давай я тебя чинить буду.
Он поставил на стол запотевший графинчик, банку с маленькими-маленькими маринованными огурчиками и, отойдя к плите, стал что-то жарить. Спустя короткое время на столе стояли две большие плоские тарелки с жареными купатами, горчица и миска с салатом. Отдельно пучками лежала зелень.
Адашев выпил вторую рюмку, обильно намазал купаты горчицей и стал есть, прихватывая маринованные огурчики и веточки кинзы с укропом, которые он складывал вдвое, а то и вчетверо, макал в
