просьба.
— Вот это я понимаю — коммунары! — весело воскликнул Мелихов. — Сергей Петрович, слышите? Мы знали, что вы не забываете о заказах. Эх, ребята, ребята! В сущности хороший вы народ!..
Через неделю коммуна праздновала день Первого мая. Подготовку к празднику начали за несколько дней.
— Вся республика празднует, весь рабочий класс, и мы будем, — настойчиво твердил Дима Смирнов, словно хотел кого-то в чем-то переубедить. Но все были согласны с Димой. Для многих это был первый революционный праздник, в котором они могли сами принять участие. Может быть, поэтому с такой страстностью обсуждали ребята, в каком часу надо встать в день Первого мая, где должна пройти колонна, где будет митинг, кто выступит докладчиком на собрании.
Доклад поручили делать Накатникову. Он не спал несколько ночей. Если бы не помог Сергей Петрович, он, может быть, так и не осилил бы этого доклада. Да и перед самым выступлением он несколько раз подумывал — не лучше ли все же отказаться. Ведь если Накатников провалится, стыд падет на всю коммуну. Однако и отказаться — не меньший стыд!..
Накатников сделал доклад. Он был прост и понятен. Право же, лучшего не сделал бы и какой-либо привычный докладчик! А ведь этот доклад делал свой парень. Вышло у Накатникова, может выйти и у других.
Накатникову шумно и долго аплодировали. Ребята гордились им.
Потом Мелихов прочел два письма.
Одно от Прохорова. Он просился обратно в коммуну. Обещал жить честно, и еще многое обещал в письме Прохоров. Он лежал в больнице: его порезали блатные друзья во время карточной игры…
Второе письмо прислал Китя из Бутырской тюрьмы. На воле погулял одну ночь, а под утро сел за кражу.
«Братцы, — на помятом листке бумаги карандашом нацарапал он, — кончилась, видно, моя жизнь. Хотел я из коммуны податься на Украину, да не подумал крепко — зачем мне итти туда. Спутал меня тогда Балдоха. И вышла мне теперь через него линия — в Соловки. Досиживаю я здесь последние дни, по ночам не сплю, все думаю: близко от меня хлопцы, да не видать мне вас. И такая тоска бывает, что сними ремень да на шею накинь.
Шлю я вам всем свой поклон и свой наказ: крепко надо любить коммуну, без коммуны все вы пропадете, вроде меня. Это я теперь понял. Простите меня и не поминайте лихом. Китя, ваш бывший коммунар».
«Брелок»
Команда мытищинских рабочих хорошо сыгралась, и со стороны болшевцев в сущности было необоснованной самоуверенностью вызывать ее на состязание без должной подготовки. Но ребятам не терпелось — вызвали.
Мытищинцы приняли вызов. Представители команды болшевцев вели себя так развязно и самонадеянно, что можно было предполагать в их команде серьезного противника. Мытищинцы только поставили условием, что играть будут не в коммуне, а на мытищинском поле.
Болшевцы согласились. Только жалко было, что друзья и товарищи по коммуне не смогут быть свидетелями их побед.
Проводы были шумные, никто не сомневался в успехе.
И встреча произошла. Лучше бы она никогда не назначалась! Болшевцы были разбиты вдребезги.
Возвращались поздно вечером. Шли молча, злые, ненавидящие друг друга. Осминкин надеялся, что коммуна будет спать и только завтра узнает об их позоре. Он был, пожалуй, единственный, кто с самого начала допускал возможность не только одних побед. Однако того, что получилось, не предполагал и он. Подумать только: 4–0!
Он шел, спотыкаясь о выбоины.
— Инвалиды! — говорил он вслух. — Ассенизационный обоз, а не команда! Утром глаза показать будет нельзя…
Никто не отвечал ему.
Надежды не оправдались и еще раз. В коммуне не спали. Играли на гармошке, Чума плясал. И все затихло, как только подошли футболисты. Весть об их поражении перегнала их. Они молча, ожидая вопросов, остановились перед крыльцом.
Но никто ни о чем не спросил.
— Та-ак! — оглядел их Накатников. — Хороши герои, нечего сказать! Пойдите умойтесь, а то от вас за версту потом несет.
— Что же тут смешного? — обиделся Виктор, но его перебили издевательским смешком:
— Мазила, молчи уж!
Осминкин презрительно вздернул плечами и пошел в спальню. Кто-то вслед свистнул, грохнул дружный хохот:
— Чемпионы!
«Расселись на крылечке, — с горечью думал Осминкин. — Попробовали бы сами! А ну их к чорту! Разве это люди! Разве с такими можно жить»?
Он ясно ощутил желание уйти подальше от этих галдящих, грубых, несправедливых людей. «Надо уходить из коммуны… Зачем мучить себя? Какие тут футболисты? Разве они могут болеть за игру?» Он сорвал рубаху, долго под краном мыл шею и крепко тер ее полотенцем. Потом лег в постель и отвернулся к стене, поклявшись не шевелиться и даже не повернуть головы, если кто-либо опять начнет издеваться над ним.
В спальню вошли все сразу, шумели, смеялись. С Осминкиным никто не заговаривал, точно его не было, и это задело его еще сильней. Наконец все угомонились и улеглись. Виктор лег на спину и расправил затекшую ногу.
Кто-то вошел из коридора и осторожно стал пробираться к его постели.
— Вить, а Вить! Спишь? — окликнул знакомый голос. Виктор узнал Андреева.
— Сплю! — огрызнулся Виктор.
— Я поговорить пришел.
— О чем?
— Да насчет нашей команды.
— А ну тебя, вместе с твоей командой! Играйте на здоровье! Я, милый мой, в оркестре теперь играть буду: по крайней мере без хлопот, и сам за себя отвечаешь.
— Не скажи. И там найдутся хлопоты! Как знаешь, конечно… А я так не брошу футбол…
Осминкин притворно зевнул:
— Играй, что же… Только — не серьезное дело… — Он снова зевнул. — Какой из урки может быть футболист!..
На соседней койке раздался энергичный отрывистый мат. Кто-то зашевелился там.
— Эх ты, чемпион! Командир! Морду набили — и готов. Хазават объявить надо! Тренироваться надо. Не будешь играть — я на твое место пойду!
Это ругался и кричал Хаджи Мурат. Ловкий, сухой, нервный — он мог так говорить, в нем обнаруживался незаурядный футболист. Виктор от неожиданности ответил не сразу.
— Поздно надумал, — проворчал он наконец. — Всю весну тебя упрашивали итти в команду…
— Тогда не хотел, а теперь пойду. С завтрашнего дня пойду. Мы им еще покажем! Что ж, что мы были урками? Так они нас всегда и будут бить?
— Идешь? Без дураков? — присел вдруг на постели возбужденный Осминкин.
В эту ночь не спалось и недавно пришедшему в коммуну новому воспитателю Александру
