это примерно то же самое, что побрить тупым кухонным ножом реснички на инфузории-туфельке… Ну, хоть пеленгатор будет.
– А ты фидер подключил, балда? – слышалось в наушниках.
– Сам балда… А это что, по-твоему?! Мой… этот самый?
– А похож! Такой же серебристый, кольчатый…
– Допросишься… Ты тесты прогнал?!
Водовозы ушли в тень кратера, и голоса затихли.
– Слышь, кэп, – негромко позвал Кленин.
– М-м?
– А мы вообще сколько сможем продержаться?
Эдик помолчал.
– Теоретически… – затянул он. – Пока не иссякнет ресурс реактора. А…
– Это сколько? – перебил Кленин. – Ну, примерно?
– Полгода, – ответил за Эдика Мохов, – плюс-минус месяц.
– Да, – сказал Эдик, – а практически…
– Можешь не продолжать.
Они вышли к «прииску». Лед был только сверху, мутный и пузырчатый, ниже шел слежавшийся снег, похожий на кометный – такой же грязный и вонючий (если, не дай бог, внесешь на корабль). Кленин и Мохов взяли лопаты и перебросали реголит с пласта, очистив квадрат со стороной в четыре шага. Эдик, медленно водя лазером, подрезал блок снизу, потом прошелся сверху, подколол края. Кленин вставил лопату в щель, нажал и отвалил от пласта добрый кубометр монолитного снега. Свет искрился на глыбе, как будто она была из мрамора. Профессор уложил толстый брус на сани.
Солнце проходило зенит и высвечивало все складки на Красном кряже. Эдик зажмурился от солнечного блеска, и БК заботливо включил фильтр.
– Подмогни! – прокряхтел Кленин, шатая огромную глыбу льда. Веса в ней было – чуть, но масса развивала ту же инерцию, что и на Земле или Марсе.
– Щас, щас… – заторопился Эдик. – Подрежу…
– Как п-приваренная!
– Лопату сломаешь!
– Да сейчас… Пошла! Хватай снизу!
– Щас, перехвачусь…
– Ровнее ставь… Во!
Еще час работы – и на санях вырос целый штабель ледяных брусьев.
– Хватит, – решил Эдик, – а то не утащим.
Повесив лазер на спину, он впрягся, подождал «пристяжных», и под натужное кленинское «Вот мчится тройка удалая…» волокуша стронулась с места.
У пеленгатора на Свартбаккен уже никого не было видно, а на верху башенки разгорался и затухал гранатовый маячок. «Пошел пеленг!»
Тщательно сметя снег с ребристых подошв, Кленин откинул заслонку рядом с люком и «позвонил».
– Все спокойней будет, – сказал он, кивая шлемом на пеленгатор. – Не с Марса, так с Цереры-Главной… прилетят. Сигнал слабый, конечно…
– Но лучше, чем вообще ничего! – заступился профессор.
– Нуда… Да что они там, заснули, что ли?! – Кленин стал давить кнопку, ожидая, когда дрогнет борт и люк откроется, выпуская клуб ледяных кристалликов, но так и не дождался. Эдик ощутил подступающий страх.
– Тут что-то не то… – озабоченно произнес Мохов. – А ну, давай через грузовой!
Они сдвинули широкую пластметалловую штору, покрывающую люк третьей грузовой камеры, и вошли.
– Тут где-то аварийный вход должен быть… – сказал профессор, заглядывая меж пустых стеллажей. – Идите сюда!
Эдик одним прыжком оказался в закутке за разобранными сектейнерами. Мохов возился около маленького круглого люка.
– А ну-ка, вы попробуйте. Наверное, прикипел в вакууме…
Эдик взялся за штурвальчик и напряг мышцы. Кажется, пошло… Пошло! Раскрутив штурвал, он открыл залипшую дверцу и протиснулся в крошечный кессон. А уж как они умудрились залезть туда втроем – история умалчивает.
Страшась встречи с бедой, но и торопя события, Эдик открыл внутренний люк и пропихнулся в коридор. Это должно было быть коридором. Стояла полутьма, слабые пятна света пробивались сквозь колеблемую завесу, черной тучей заволокшую и пол, и потолок, и стены. Походя на дым, она не была дымом – уж слишком плотными, ощутимо весомыми казались завихрения тучи. Она шевелилась как живая, перетекала снизу вверх и сверху вниз косматыми роями, по ним сновали синие иголочки разрядов, словно пытаясь
