ноги на ногу не переступит, не повернётся.
— Ваше мнение, Антон Иваныч? — обратился он к Деникину.
Деникин напыжил усы и ответил:
— Моё мнение вы знаете, Лавр Георгиевич. Необходимо уходить на Дон и уже оттуда начинать свою войну, бить немцев и большевиков до победного конца.
— Чёрт возьми! — воскликнул Марков. — Согласен!
— Я подумывал об уходе за Кавказ, — проговорил Корнилов задумчиво, — в Турецкую Армению или даже в Персию. Но Дон — это получше. И поближе.
Верховный повернул голову к Романовскому.
— А вы, Иван Павлович?
— Думаю, ваше превосходительство, — мягко проговорил Романовский, — что, уходя, надобно громко хлопнуть дверью — всех позвать за собою, на Дон! В листовках, по телеграфу обратиться к народу, к армии и флоту, ко всем, кому дорога Россия! Думаю, что Квашнин-Самарин и Тимановский[31] передадут наше воззвание по всем фронтам.
— Поддерживаю, — поднял руку Лукомский.
Корнилов выслушал всех и сказал:
— Генерал Алексеев, пока мы тут «томимся», уже собирает новую армию из военной молодёжи и младшего офицерства. Юнкера, кадеты, студенты и даже гимназисты — вот оно, ядро Белого воинства! В нужный час члены «Алексеевской организации» сойдутся в боевые отряды, добудут оружие и начнут пробиваться на Дон, к атаману Каледину. Договорённость с Калединым есть, правда, устная, но Алексей Максимович всегда был человеком слова. — Он перевёл раскосый взгляд на Кирилла. — Вам есть что добавить, поручик?
Авинов встал навытяжку и дал ответ:
— Есть ещё одна договорённость, ваше высокопревосходительство! Я взял на себя смелость предложить генералу Алексееву свой план того, как без потерь добыть оружие. Разрешите изложить?
— Излагайте, — спокойно сказал Лавр Георгиевич.
Выслушав план Авинова, генералы одобрительно закивали, а Марков выразился в своей бесподобной манере:
— Твою-то ма-ать… И чего я не на воле?
Все расхохотались, снимая напряжение. В этот момент в комнату вошла супруга Лукомского, представительная и умная женщина, дочь знаменитого генерала Драгомирова. Очень тактичная, она подмечала отменным чутьём слабые места в человеке и говорила каждому то, что ему было приятно услышать.
— Добрый день, господа, — улыбнулась она, стоя на пороге. — Надеюсь, посекретничали вволю? А то мы уже накрыли внизу, в столовой.
— Господа офицеры! — резко, отчётливо, внушительно сказал Лукомский. — К столу!
Все оживились, задвигались. Кирилл сделал попытку уйти по-английски, но её тут же пресёк Корнилов.
— Приглашение, поручик, — сказал он, — распространяется и на вас.
И Авинов не стал перечить Верховному.
Рано утром первого октября Кирилл привёл на аэродром свою команду — десяток текинцев. Пришлось их переодеть в обычные бушлаты и тужурки, чтоб не выделялись, и текинцы кисли от смеха, наблюдая за товарищами, искавшими на головах мохнатые тельпеки, а нащупывавшими фуражки да картузы.
Однако при посадке в бомбовоз они мигом присмирели. Рассаживались на полу и беспокойно зыркали по сторонам. Штабс-капитан Томин разговаривал через головы текинцев, обращаясь к Авинову:
— Залечили мы «Ильюшку»! Да-а! Нам ещё повезло, что один только движок заклинило, пришлось менять. Ага…
— А вам ничего за это не будет? — осторожно поинтересовался корниловец. — А то слетали туда, слетали обратно…
— Кирилл, — сказал пилот с непривычной серьёзностью, — я толком не знаю даже, кто у меня начальство! В «революционной армии» порядка не может быть по определению, а другой у нас пока нет.
— Будет, — твёрдо пообещал Авинов.
Томин осклабился и гаркнул:
— Спиря!
— Готово! — отозвался механик.
— От винта!
Аппарат задрожал, сдвинулся, покатил по полю. Текинцы побледнели, когда корабль поднялся в воздух, но держались изо всех сил, «сохраняли лицо».
— Что, уши заложило? — спросил Авинов сочувственно. — Глотни, пройдёт!
— Ай, шайтан… — прошептал Махмуд и прикрыл глаза, лишь бы не видеть упадавшей вниз тверди…
…На шестом часу полёта завиднелся Петроград.
— Эй, шайтаны! — кликнул командир корабля. — Все в хвост! Спиридон, хватайся…[32]
«Илья Муромец» пошёл на посадку. Внизу замелькала выгоревшая трава Комендантского аэродрома, и вот уже она стелется под колёса аэроплана — родная, близкая, растущая на твёрдом и стойком. Ударила, приняла, остановила бег.
Текинцы моментально воспряли духом, заулыбались, заболботали на своём наречии.
А вот Томин напрягся. Обернувшись к Авинову, он очень серьёзно сказал:
— Нас уже ждут.
— Кто?!
— Товарищи!
Кирилл бросился к окну и увидел, как к «Илье Муромцу» подъезжает грузовой «Руссо-Балт», на борту которого было написано «Да здравствуетъ Интернацiонал!», а в кузове тряслись красногвардейцы с длиннущими винтовками — человек десять, как минимум. Метрах в сорока от аппарата грузовик развернулся, и «Красная гвардия» запрыгала через борта. Мужики пролетарского облику приземлялись, крякая, сгибая колени так, словно вприсядку готовились пойти, — и, деловито передёргивая затворы, картинно целились в воздушный корабль. Они словно играли в красногвардейцев, не понимая, как же всё это серьёзно.
— Выходите по одному, — негромко сказал Томин, — с поднятыми руками. Сделаете ровно десять шагов — и сразу падайте! Игорь! Феликс!
Князев понятливо кивнул, бесшумно проникая в люк для стрельбы из верхнего пулемёта. Черноус прокрался к хвостовому гнезду.
— Выходим! — скомандовал Авинов и покривился — горло пересохло. — Саид! Махмуд! Слышали?
— Шагаем, — кивнул Батыр, — и падаем.
— Вперёд.
Кирилл вышел первым и спокойно зашагал по полю, считая про себя шаги и больше всего боясь сбиться. (Четыре, пять, шесть…) Красногвардейцев он видел размыто, как фон. (Восемь, девять… Десять!)
Авинов бросился на землю, и в ту же секунду загрохотала пара «льюисов». Толстые чёрные трубы пулемётов расцветились дрожащими «розочками» огня. Струи пуль секли строй красногвардейцев — фигуры в тужурках ломались в поясе, выгибались, падали, корчились, двое или трое попытались открыть огонь, но хлёсткие очереди выбивали жизнь из задёргавшихся тел.
Шоффэр грузовика вылез из брезентовой кабины, пополз на карачках, но и его достали раскалённые, увесистые кусочки металла — впились, изорвали спину, лишили жизни.
«Льюисы» смолкли, и упала тишина. Ошеломлённый, оглушённый Кирилл поднялся, тщательно отряхивая брюки. Он отряхивал их и отряхивал, пока полностью не пришёл в себя. А текинцы, как ни в чём
