запорхал по развёрнутой тетрадке.
— Наш бронепоезд на подходе! — воскликнул он, вскакивая с табурета. — Где Корнилов?
— Его высокопревосходительство сюда едет, — сказал усач из георгиевских кавалеров, неодобрительно посматривая на радиста, назвавшего Верховного правителя запросто, по фамилии.
Показался Лавр Георгиевич. Он ехал на светло-буланом коне.
— А какой хоть поезд? — крикнул Кирилл вдогонку.
— «Орёл»! — обронил слухач на бегу.
— Ат-тлично!
Задержка после боя была Авинову приятна — слишком много энергии ушло на то, чтобы отбить атаку. Ноги не хотели весь день месить снег. Кирилл испытывал одно необоримое желание — сесть и сидеть, бездумно глядя в степной простор.
Желание его стало сбываться — рота Тимановского вернулась в станицу, и казачки с большого перепугу расстарались — напекли блинов, вскипятили позеленевшие самовары. Тонкие и толстые голоса дружно выводили развесёлый напев:
Корнилову навстречу вышел станичный атаман — старый казак с седой бородой, в малиновой черкеске, с кинжалом, с газырями. Старики поднесли хлеб да соль, флаг вручили. Стали потихоньку сбредаться станичники. Казаки — в серых черкесках, в синих полуподдёвках, в шароварах с красными лампасами, в папахах, лихо сбитых набекрень, с торчавшими из-под них вихрами — знаками воинской наглости. Казачки в разноцветных платках потащили из хат хлеб, молоко, сметанку. А над толпою всё носилось, вразбивку, нестройно, хрипло:
Кирилл с Артифексовым завернули во двор к зажиточному казаку. Хозяйка засуетилась — и чугунок с борщом выставила, и сало, и глиняный жбанчик с самогоном.
— Блинков отведайте, — сказала она ласково и покачала головой, жалостливо глядя на гостей: — Миленькие, да куда ж вы идёте… Побьют вас всех! Господи…
— Ничего, бабушка, — бодро парировал Григорий, — не побьют!
Хозяин, крепкий старик, налитой здоровьем, вздыхал, сидя на лавке.
— Генерал Корнилов нас здорово срамил у станичного правления, — говорил он, задумчиво подкручивая ус. — Что ж, я пошёл бы с кадетами, да сегодня вы уйдёте, а завтра в станицу придут большевики. Хозяйство, жена… У нас, слава богу, на казака пай двадцать восемь десятин пахоты! Вот и думай…
Авинов только сопел да блины жевал — наедался на будущее. «Вот же ж, натура казацкая! — думалось ему. — Сытые, богатые… И дурные! Всё думают, как бы им и „белых“ к выгоде своей приспособить, и от „красных“ пользу поиметь! Рассказать им, что ли, как товарищ Свердлов будет претворять в жизнь решение партии о тотальном расказачивании? Так не поверят же!»
Тут в хату соседка заглянула — молодая ещё, а платок чёрный, вдовий, — поглядела на добровольцев безразлично, да и вышла.
— Мужа у ей убило, — нахмурился казак. — Вышел он из хаты вот недалечко, его бонбой и убило.
— Снарядом? — уточнил Кирилл.
— Снарядом чи бонбой, рази я знаю…
Авинов вздохнул тяжко и подцепил ещё один — самый последний — румяный блин…
…Передышка после боя вышла недолгой — час спустя на станцию Кагальницкую прибыл бронепоезд «Орёл». Теперь Добрармия могла следовать под его защитой прямо вдоль путей — через станицу Мечетинскую и до самой Егорлыцкой — последнего оплота Донской области. Дальше начиналась Ставропольская губерния.
В Егорлыцкой устроили дневку — отмылись, отъелись и двинулись к селу Лежанка через голую степь, уже не чуя за спиной уютного и успокаивающего пыхтения бронепоезда. «Орёл» укатил, чтобы пробиться к железнодорожному узлу на Тихорецкой — и помочь добровольцам перейти пути у станции Леушковской.
Та же степь тянулась перед наступающей армией, только не ровная уже, а слегка волнистая — плавные всхолмления урезали горизонт, протягивая серые тени по склонам, выпячивая голую чёрную землю в прорехах снежного покрова.
Чтобы наступать скоро, требовалось всю армию усадить либо верхом, либо на подводы — по шесть человек на каждую. Пока что подвод хватало едва для трети добровольцев — ехали и шли по очереди.[78]
В авангарде шагал полк генерала Маркова. Сам генерал — в жёлтой куртке по колено, в белой текинской папахе — шёл впереди. Кирилл едва поспевал за ним. Когда же он перевалил через гребень, то увидел Лежанку — белые хатки россыпью, острые верхушки пирамидальных тополей, синий купол церкви, ветряки на кургане. Понижение от самого гребня доходило до речки Средний Егорлык, на противоположном берегу которой и расположилось село, — за мелкой водою со льдистыми заберегами тянулась полоса густых камышей, далее чернели огороды, перерытые окопами.
Рядом со 2-й ротой шагали бойцы 4-й. Подскакавший на коне Марков недовольно спросил:
— Четвёртая рота, что это за строй?
Не успел командир, ротмистр Дударев, ответить, как рота хором донесла:
— Справа по три,[79] ваше превосходительство!
— Я вам покажу! — погрозил им плетью генерал. — Пехота, а «справа по три»!
И тут же в вышине разорвалось шрапнельное облачко, а следом другое, третье… Затрещали винтовочные выстрелы, застучал пулемёт.
— Большевики окопались! — послышался энергичный возглас.
— Выкопаем! — отозвался офицер в экзотическом треухе.
— И закопаем! — добавил кто-то.
— В цепь! — разнеслась команда.
Марковцы растянулись в цепи, готовясь ударить в лоб и занять мост.
— Не забегать! — покрикивал Тимановский. — Ровнее, господа! Цепь, вперёд!
Правее дороги проскакал полковник Неженцев, верхом на мышиного цвета кобыле. За ним ровно наступали корниловцы. Партизанский полк заходил слева от дороги.
— Друзья, в атаку! — прокричал Марков, задирая вверх руку с «наганом». — Вперёд! Обуться в бою!
