Узнать среди домов те, что принадлежали армянам, было несложно — они все стояли заколоченные, с перебитыми окнами, через которые виднелась поломанная мебель, битые зеркала, изорванная одежда.
За большим неогороженным кладбищем начался подъём — по узкой кривой улочке, мостовая которой углублялась к серёдке, где по канавке стекала чёрная вонючая жижа. Первые этажи домов по всей улице были сложены из каменных плит, вторые же, деревянные, выдавались над первыми, почти смыкаясь над головой. Кое-где висели свежемалёванные вывески на русском: «Мелочная торговля. Демис Попандопуло», «Вино, водка, коньяк. Амбарцумов Енок», «Столовая „Европа“. Л. Теофилато».
Неожиданно и страшно монотонное восхождение пресеклось — из проулка разнеслись крики, и Кирилл застыл, оцепенело наблюдая, как на него, на его отряд катится пушка-трёхдюймовка. Секунду спустя он распознал, что орудие двигалось не само, что его спускали артиллеристы, матерившиеся и кряхтевшие за щитом.
— Держи! — раздался полузадохшийся крик.
— Подставляй!
— Заряжай!
— Уже!
«Сейчас они скомандуют: „Пли!“ — пронеслось у Кирилла в мозгу, — и меня не станет…» После штабс-капитан со стыдом вспоминал эти секунды томительного столбняка, когда рассудок утратил на мгновение власть над ослабевшим телом, но тогда он просто стоял и смотрел, как плавно опускается ствол, как чернеет зияние дула.
Саид сообразил первым — одну за другой он метнул две гранаты, облапил и повалил «сердара». Два взрыва раздались почти одновременно, сливая грохот воедино, — осколки посекли близко сходившиеся стены, кровь забрызгала их, стекая струйками, впитываясь в пористый камень.
— Ай-ай-ай, — укоризненно поцокал языком Батыр, — шуть-шуть Аллаха не увидал, сердар!
— Спасибо тебе, Саид! — выдохнул Авинов, поднимаясь и отряхивая пыль. Затмение минуло, пришёл стыд, а вот Батыр уж и забыл о мелком инциденте — глядя на тонкий минарет с балкончиком для муэдзина, что выглядывал над крышами, текинец омыл руками лицо и пробормотал: «Аллаху акбар!»
Минарет, словно веха, указывал на храм Святого Евгения, небесного покровителя Трапезунда. От него было рукой подать до цитадели — неровной площади, замкнутой глубоким рвом, могучими стенами и башнями. Отсюда хорошо было видно море с застывшими на нём серыми веретенами линкоров.
Цитадель давно облюбовало русское командование — здесь располагались армейские склады, депо, мастерские, а у главной башни Святого Иоанна находились штаб — двухэтажный дом, из-под крыши которого выползал целый пучок телефонных проводов, — и комендатура.
Последнего коменданта Трапезунда солдаты прикончили, выбрав вместо него матроса-балтийца, а потом и этого шлёпнули по нечаянности. Так что должность осталась вакантной.
Генерал-губернатор Эльснер выпросил у Маркова доктора Родичева, Сергей Леонидович скрепя сердце дал согласие — и сделался «Гаврилыч» комендантом города и всего Платановского укрепрайона.[140]
А самого Маркова больше заинтересовали грузовики «Бенц», которыми была заставлена половина двора. Эти немецкие пятитонки выпускались специально для нужд фронта, вот ими и поделились с султаном.
Немногочисленный гарнизон цитадели выстроился, приветствуя новое начальство, однако генерал отмахнулся от пожеланий здравия, указав плетью на «Бенцы»:
— И сколько таких в наличии? Сколько вообще моторов в таком виде, чтобы сел и поехал?
Бледный очкастый писарь вытянулся по стойке «смирно» и доложил неожиданно мужественным голосом:
— Шесть автомобильных рот по двенадцать грузовых моторов в каждой! В составе — наши «Лесснеры» и ихние «Даймлеры». И ещё триста трофейных «Бенцов», на ходу — двести сорок.
— Отлично!
— Осмелюсь заметить, ваше превосходительство, — вставил писарь, — бензину нема — разворовали-с.
— Найдём! Где телефон?
Марков, ступая широким шагом, ворвался в штаб и связался с начальником порта.
— Бегом на причал, — приказал генерал, — и передайте с катером на флагман: пусть выгружают транспорт в бухте Кавата, это к востоку от Трапезунда, между селом Арсени-Искелесси и мысом Кавата- Бурну. Там хороший берег, как мне подсказали, самый подходящий. Подводы я пригоню. Всё ясно? Тогда живее!
Вскоре Кирилл увидел с высоты, что приказ генерала исполняется — транспорт медленно заскользил на восток, разгоняя «усы» бурунов, а за ним следом тронулся «Император Александр III».
В тот же день вереницы автомобилей, телег, повозок и арб запылили вдоль берега — в сторону бухты Кавата-Шан они шли порожняком, а обратно везли горючее, уголь, медикаменты и самих врачей, тёплое обмундирование, патроны и ещё кучу вещей, жизненно важных на любой войне.
К вечеру Марков совершенно загонял текинцев и их «сердара».
— Ничего-ничего! — утешал Авинова генерал. — В дороге отдохнём. Надо спешить к Эрзеруму — там основная завязка, главный узел. Фронт развален, но если мы закрепимся в Эрзеруме, туркам нас будет не взять! Трапезунд прикроют линкоры, Ван защитят тамошние армяне-добровольцы, а главный удар держать нам.
— Путешествие в Арзрум, — усмехнулся Кирилл, вспоминая пушкинские записки.
— Именно! — энергично кивнул Марков. — И телегами тут не отделаешься. Да и где взять тыщи подвод? А коней кормить чем? Моторы же — совсем другое дело. В общем, капитан, гуляйте пока, а с утра — в поход!
Авинов до того устал, что идти куда-то, делать что-то, даже ужинать ему не хотелось вовсе, но Саид, знавший странную тягу русского человека к помывкам, настоял-таки, чтобы «сердар» посетил турецкую баню-хаммам.
— Устал? Как рука снимает! — убеждал Кирилла текинец.
— Ну, чёрт с тобой, — простонал штабс-капитан, поднимая себя из шаткого деревянного кресла, — пошли!
И они пошли. Ниже цитадели, возле златоглавого храма Богородицы, превращённого турками в мечеть, а ныне отнятую у правоверных в пользу православных, была заметна деятельность фортификаторов, внедрявших в городе русский дух, — дома близ храма были снесены, а освободившаяся территория разровнена под площадь для парадов. Пока что площадь пылила изрядно, напоминая плац в степном гарнизоне, но Кирилл приветствовал даже грязь ради искоренения азиатчины.
А вот и купола хаммама показались. Авинова встретил банщик-теллак, здоровенный пузатый дядя с мускулистыми лапами и мощной грудью в колечках седых волос. Непрестанно кланяясь, теллак повёл Кирилла в предбанник, где штабс-капитан разделся, оставив вещи на попечение Саида, и закутался в полотенце-пештамал. Дальнейший путь лежал в жарко натопленную мыльню, где банщик разложил Авинова на гебек-таши, ложе из пористого камня, подстелив тонкую циновку, и давай измываться над русским человеком — ломать члены, вытягивать суставы, чувствительно поддавая кулаками, локтями и коленями. Потом теллак долго тёр Кирилла рукавицей из верблюжьей шерсти, оплескал горящее тело тёплой водичкой, намылил взбитой ароматной пеной и обмыл из двух медных тазиков.
Когда Авинов покинул гебек-таши и прошлёпал в отдельный зальчик покейфовать, он ощутил в теле необычайную лёгкость. Дух его был бодр, а недавнее утомление будто смылось водою.
Он сидел на красном скрипучем диване и вольно дышал. Теллак, угодливо склоняясь, предложил ему трубку с мундштуком от кальяна, но Кирилл отказался — восточная нега хороша в меру.
Расслабленным вернувшись в предбанник, он встретил там верного Саида.
— Ну как, сердар? — лукаво улыбнулся текинец.
Авинов молча закатил глаза, и Батыр растянул губы ещё шире.
— Потопали, Батыр…
Солнце садилось, когда штабс-капитан двинулся в обратный путь. Сознание его, недавно ещё
