Южный бастион выпирал из крепостной стены в полусотне шагов от привратных башен. Мощным утесом прикрывал он врата, на его верху стояла тяжеленная баллиста, пулявшая окованные железом бревна, пучки тяжелых стрел или ядра по настильной траектории. Нашлось место и для парочки онагров – катапульт, стрелявших навесом, как мортиры. Попробуй только, приблизься к воротам города! Так влупят, что дурно станет!
Римляне появились во время кены. Оба легиона выстроились покогортно, конники тусовались на флангах. Блестели на солнце орелики аквил,[59] трепетали ленточки на древках сигнумов, пускали «зайчики» надраенные шлемы и пластинчатые панцири – лорика сегментата. Разом заревели, завыли гнутые трубы-букцины, и к воротам поскакал одинокий всадник.
– Не стрелять! – крикнул Гефестай. – Это посланец…
Посланец остановил коня у ворот Антиохии, задрал голову, высматривая командование за зубцами башен, и прокричал:
– Сенатор и консуляр,[60] сиятельный Гай Авидий Нигрин пришел с войной, но желает мира! Землю и воду!
– Чего, чего он хочет? – обернулся Лобанов к Искандеру.
– Обычай такой, – растолковал тот. – Ежели осажденные выносят золотой поднос, а на нем две чаши, с водой и землей, значит, город сдается на милость осаждающего… Тс-с! Ну-ка, что дизпат скажет?..
Симак на левой воротной башне прокашлялся, высунулся между зубцов и любезно предложил:
– А не пойти ли вам всем в задницу? – Побагровев, он проорал с высоты: – Передай своему сиятельному говнюку, пусть начинает искать место для захоронения! Должны же мы знать, где зарыть такую кучу падали! – Дизпат обвел рукой строй легионеров и добавил доверительным тоном: – Смердеть же будете!
Посланец поднял коня на дыбы и ускакал.
Он несся так, словно боролся за приз на соревнованиях. Копыта коня выбивали клубы красноватой пыли, сливавшиеся в зыбкий шлейф.
По неслышной команде когорты перестроились – меньшая часть осталась сбивать прямоугольные рамы винеа, ставить каждую на три колеса и крепить сверху большие щиты-плетни, а основное воинство взялось за строительство лагеря.
– Ну, это у них часа на три-четыре, – авторитетно заявил Гефестай. – Плавали – знаем! Падайте, люди, отдыхайте!
Сам он «упал» на обтесанную раму онагра. Лобанов притулился рядом, удобно откинувшись на толстую откосину. Эдик с Искандером сели напротив, по обе стороны от амбразуры.
Лобанов обвел взглядом товарищей. «О чем они сейчас думают? – пришло ему в голову. – Вот мы все встали на защиту города, что стоит на краю Ойкумены. Отступать нам некуда, за нами – Антиохия-Маргиана! А враг силен и опытен, дисциплина у римлян, как у роботов. И о чем же думают люди на краю жизни, когда неясно, увидишь ты день завтрашний или уже помечен смертью?..»
– Знаете, что я сейчас вспомнил? – заговорил Гефестай. – Я, когда к легионам подобрался поближе, не сразу и поверил. Смотрю – девицы едут! Вот, думаю, допился! Да нет, едут красавицы! Две молоденькие и одна постарше…
– Пленные, может? – выдвинул версию Лобанов.
– Да нет, – протянул кушан, – непохоже… Одеты прилично, а седла у них так и играют жемчугами! Кто ж на такое седло пленницу посадит или, там, рабыню? И охрана у них такая, что о-го-го!
– И как же это ты с ними не познакомился? – комически изумился Эдик.
– Легионеры помешали! – ухмыльнулся Гефестай. – Да и зачем мне еще одна головная боль? Хватит с меня моей Феризат! – И добавил жизнерадостно: – До чего ж ревнива, о-о! Женщина-пила!
– Так ушел бы! – присоветовал Искандер.
– Да уже тыщу раз уходил! И возвращался опять!
– Будда учит: жизнь полна страданий, – назидательно сказал Чанба. – Страдания смертного проистекают от неудовлетворенных желаний. Откажись от суетных хотений, Гефестай, укроти плоть, и ты приблизишься к блаженству, угодишь в самую нирвану!
– Нет уж! – ухмыльнулся сын Ярная. – Блаженство – это когда я с Феризат! Кстати, – сузил он коварно глаза, – а как там поживает маленькая Хава?
– Хорошо поживает, – ответил Чанба и подозрительно посмотрел на Гефестая.
– А ладно ли со здоровьицем у маленькой Гермионы? – невинно спросил тот.
На смуглых щеках Эдика заиграл румянец.
– Здорова Гермиона, – буркнул он.
Лобанов хихикнул.
– Сергей меня понял, – внушительно сказал Гефестай и поднял палец. – Друг мой Эдуард! Когда живешь сразу с двумя красотулями, не проповедуй воздержание товарищу!
– Я не сразу! – затрепыхался Чанба. – Я по очереди!
Друзья расхохотались.
– А я все не заведу себе подругу, – закручинился Искандер. – Не получается у меня, чтобы так, – вот мой дом, а вот моя женщина! Никаких шансов! Все как-то… так, перебиваюсь. Не дома живу, а на постое стою… Полажу с девчонкой, а поутру лежу, смотрю на нее и думаю: и фигурка точеная, и личико – Афродита отдыхает! – Тиндарид сделал отвращающий знак. – А как представлю, что лицо это будет единственным, да на всю жизнь… Все!
