Грузной трусцой сын Ярная поспешил к стоянке трирем. На бережку уже вовсю горели костры, огонь лизал котлы на треногах, а коки-параскариты сыпали в кипящую воду крупу, щедро заправляя похлебку рубленой солониной.
– Эй, сиятельный! – окликнул Лобанов Гая Авидия Нигрина, развалившегося на ковре. – На море кое-что происходит!
– Что еще такое? – недовольно повернулся консуляр.
– Подводный грифон! – доложил сын Ярная. – Возможно извержение! Плавали – знаем! Триремам лучше отойти подальше в море, во избежание!
Гай Авидий Нигрин сначала лениво отмахнулся от назойливого раба, потом приподнялся, послушал глухое рокотание, идущее с моря, и подозвал жреца-фламина.
– Любезный Фурий! – сказал консуляр. – Не мешало бы умилостивить Нептуна!
Фламин с достоинством кивнул.
– Мы принесем жертву Нептуну! – произнес он торжественно. – И да пребудет с нами милость богов, и пусть минует нас гнев их!
Гай Нигрин важно покивал, а Фурий Лептин направил стопы к морю. Жертвоприношение выполнили моментом – похлебка исходила ароматным духом, сигнализируя о готовности, некогда было о божественном думать.
Легионеры притащили белого барашка из тех, коими запаслись еще в Антиохии, и спустили на воду скаф, шлюпку на римский лад. Фламин залез в скаф вместе с бараном, и двое воинов усердно погребли. Метрах в десяти от берега, где начиналась глубина, Фурий Лептин воздел руки и заговорил речитативом:
– Нептун Преблагой, Потрясатель Суши и Владыка Вод! Прими эту жертву и смилуйся над нами!
Одновременно букинатор на берегу дул изо всех сил в трубу, чтобы нельзя было услышать ничего, кроме слов произносимой молитвы.
Подтащив к борту блеющего барашка, фламин ловким движением заколол его и поднял, сливая в воду кровь. Авидия Нигрина отвернулась, кривя губы.
– Бог ты или богиня, мужчина ты или женщина, – пропел фламин, – тебе, который простирает опеку над пучинами вод, тебе, который покровительствует плавающим и путешествующим, тебе возношу молитву, тебе воздаю почести! Будь милостив и благосклонен к нам и к кораблям нашим так, как мы этого хотим и как это понимаем!
С этими словами жрец предал барашка воде и поклонился морю. Легионеры дружно налегли на весла, спеша на берег, к похлебке и вину из парфянских хумов, разлитому по мехам.
Подводный рокот резко усилился, из кратеров на острове полезла грязь, бурление грифонов стало грозным.
– Там огромное пластовое давление… – пробормотал Гефестай.
И вдруг рокот стих. Море очистилось от неприятной серости, вновь заиграло обливной зеленью, и даже грязь в кратерах перестала выдувать полусферы громадных пузырей.
Римляне замерли на мгновение и радостно заголосили.
– Нептун принял нашу жертву! – воскликнул фламин.
– Вот и славно… – проворчал Нигрин, поудобней устраиваясь у походного стола.
– Плохо дело… – тихо сказал Гефестай.
– Что? – спросил Лобанов. – Рванет, думаешь?
– Скорее всего!
До самого полудня ничего не происходило. С востока, ориентируясь на сигнальный дым, подошли либурны. Сразу после прандия зачернели камары, набирая скорость с посвежевшим ветром.
– Отправляемся! – скомандовал Нигрин, и все пришло в движение. Сворачивались ковры, убирались навесы, легионеры живо взбирались на борта трирем по приставным лестницам.
Рабам-гладиаторам досталась самая грязная работенка – мытье посуды. Надраив котел песком и ополоснув в набежавшей волне, Лобанов передал его Эдику, а сам принялся надувать опустевшие меха из- под вина.
– Как говорил мой дед Могамчери, – пропыхтел Эдик, подхватывая четыре котла зараз, – «Помогай себе сам, и боги тебе помогут!»
– Это точно…
На палубе триремы Лобанова встретили хохотом. Легионеры надрывали животики, наблюдая за рабом, увешавшим себя надутыми мехами.
– Зачем ты их надул, дубина? – простонал Назика.
– Пригодится… – буркнул Лобанов.
– Ох уж эти варвары, – снисходительно заметил фламин, – все у них не как у людей!
– Рей поднять! – скомандовал губернатор.
Классиарии под чутким руководством Гармахиса потянули снасти, и рей, несущий главный парус, толчками полез на мачту.
– Парус распустить!
