Лампы из алебастра и позолоченной коринфской бронзы были потушены, но запах ароматного нарда еще витал в воздухе.
Шавкат, Тураб, Исмат и Даврон топтались у колонн, перед ними с важным видом, сложа руки за спиной, прохаживался Радамист. Леонтиск, под утро прискакавший из Могонтиака, [94] дремал в деревянном кресле, свесив голову на грудь. Притомился.
Четверо консуляров строем вошли в триклиний, и Леонтиск живо поднялся, наскоро протирая глаза.
– Как съездил, Афинянин? – спросил Гай Нигрин с неожиданной мягкостью.
– Второй Августов легион не пойдет за нами, – ответил Леонтиск.
– Это плохо… – нахмурился Цельс. – А я так рассчитывал на Луцилия!
– В том-то и вопрос! – сказал Леонтиск весомо. – Сняли Луцилия! Адриан снял, еще зимой, и поставил своего!
– Орк его дери… – проворчал Нигрин.
– Но! – Леонтиск поднял палец. – Когда я проезжал через Лугдун, то остановился в одной харчевне и встретил… Лукия Геллия Попликоллу!
– Старину Лукия?! – обрадовался Пальма.
– Его!
– Ну-ну! – заерзал Нигрин. Лузий Квиет за его спиной оскалился.
– Доверили ему кастру, где-то севернее Толозы,[95] семь когорт. Ну вот… Стал я ему намекать, а он сразу: «Авл в деле?» Я киваю, и он так, осторожненько: «Ждите говорит, писем!» Пришлю, мол, свое согласие, а вы тогда и отпишите, куда мне, когда, кого и как!
– Надо попробовать этот вариант! – решительно сказал Нигрин.
– Обязательно! – кивнул Пальма.
– Все, Леонтиск, свободен! – сказал Нигрин. – Иди отсыпайся…
– Да я… – вякнул эллин.
– Ступай! – повторил Нигрин командирским голосом.
Леонтиск улыбнулся и отправился исполнять приказ.
– Та-ак… – сказал Лузий Квиет. – Продолжим наш разговор. Радамист!
– Я! – гаркнул младший питиахши.
– Отправишься сегодня же в Вителлию, это за Альбанской горой, по Тускульской дороге, потом свернешь на Лабикскую. В Вителлин стоит вилла сенатора и консула Гая Уммидия Квадрата. Передашь ему вот это, – Квиет протянул Радамисту две вощеные церы, сложенные вместе и скрепленные печатью. – Все понял?
– Абсолютно! – горячо заверил его Радамист.
Корнелий Пальма подошел к Мир-Арзалу.
– Это правда, – спросил он, – что ты знаешь арабский?
– Правда, сиятельный, – ответил Джуманиязов с поклоном.
– Тогда так… – Пальма снял с себя цепочку, на которой висел серебряный полумесяц. – Знаешь, что это такое?
– Символ ислама, сиятельный.
– Чего-чего? – удивился Пальма. – Нет, это символ бога Луны Аль-Иляха. Теперь слушай. Отправишься в Капую. Мои арабские алы помаленьку прибывают из Александрии, сейчас они все в капуанской школе гладиаторов…
– А гладиаторов куда? – удивился Мир-Арзал.
– Гладиаторов там уже нет, – тут же вмешался Радамист, показывая свою осведомленность, – они выступают в Пренесте, в Байях, в Медиолане!
– Да, – нетерпеливо сказал Пальма. – Скажешь пароль – «Заид Аллахи!» – и найдешь в школе Нахара ибн-Унфуву по прозвищу Раххаль, он там главный, он – шериф. Покажешь ему вот это, – консуляр мотнул полумесяцем, – и передашь на словах: «Желтое и белое за красное!»[96] Назовешь срок – когда дважды народится молодая луна. Спросишь у Раххаля, сколько мечей собрал он, и пообещаешь ему столько же седел. Запомнил?
– Так точно, сиятельный! Когда мне отправляться?
– Сейчас же! – сказал Корнелий Пальма, протягивая Мир-Арзалу медальон. – И возьми с собой товарища!
– Я возьму Даврона, – решил Джуманиязов.
– Нет! – тут же высказался Радамист, ревниво зыркавший на Мир-Арзала. – Даврон мне нужен здесь, возьми Тураба!
– Хорошо, младший питиахши! – усмехнулся Джуманиязов. – Как скажешь!
Сборы были недолги. Часа не прошло, а Мир-Арзал и Тураб уже выезжали через Аппиевы ворота. Мирзаев был на диво молчалив, и это вполне устраивало Мир-Арзала, ему было о чем подумать.
Гладкая мощеная дорога стелилась перед ними до самой Капуи. Иногда деревья бросали на виа свою
