– Молчи, паскуда!
«Возлюбленные братья во Христе» сцепились, ладони сжались в кулаки, и пошла драка! Крики стоявших за божественную природу Христа мешались с воплями приверженцев человечности Иисуса, а доказательствами правоты с обеих сторон служили хук справа, прямой слева, пинки и тумаки.
Сергей приблизил губы к ушку Авидии и громко сказал:
– Пойдем отсюда! Ну их всех!
Он обнял Авидию за плечи и повел. Восторженная Авидия вцепилась в него обеими руками, а Киклоп прикрывал их отступление.
Вся троица спустилась галереей ниже, прошла чередой капелл и крипт, пока не забрела в тихий закуток, где у стен с пустыми локулами стояли лежаки, застеленные овчинами.
– Ты, наверное, устал, – предположила Авидия.
– Есть немного…
Лобанов тяжело опустился на лежак.
Авидия Нигрина присела рядом, и мысли Сергея мигом поменяли течение. Посмотрев на парочку, Киклоп потоптался и забурчал:
– Схожу до дому, пожалуй… Гляну, что там и как…
– Ой, Киклопик! – оживилась Авидия. – А ты еще придешь?
– Так мне возвращаться? – взбодрился великан.
– Конечно! – расширила глаза девушка.
Киклоп, счастливо улыбаясь, ушел, утягивая за собой тени. Стало темнее – одна полуоплывшая свеча не разгоняла мрак. Авидия томно вздохнула.
Лобанов протянул руку и погладил девушку по волосам, коснулся плеча, провел пальцами по стройной шее, ущипнул за нежную мочку ушка.
– Сергий… – прошептала Авидия.
В потемках зашелестела туника, и Сергей почувствовал вдруг теплое дыхание девушки на своей щеке.
– Авидия…
Он повел рукой, прикасаясь к плоскому девичьему животику, всею ладонью приподнял круглую, упругую грудь, вмял пальцы, нащупывая отвердевший сосок. Руки Авидии слепо шарили по его телу, потом отстранились. Зашуршала туника. Лобанов поспешно содрал с себя свою и осторожно подал руки, натыкаясь на гладкое, горячее, шелковистое.
И именно в момент близости с Авидией Нигриной, патрицианкой, дочерью сенатора и консуляра, Лобанов сложился, сочетался с миром этого времени, миром диким и необузданным, надменным и покорным, мудрым и наивным. Сергей перестал прибавлять почти двадцать веков разницы, он вычел их и вывел за скобки.
– Тебе не больно, ocelle mi?[112]– прошептал Лобанов.
– Мне хорошо… – выдохнула Авидия.
Они лежали рядом, голые и довольные. Девушка, положив Сергею голову на плечо, обнимала его. Завозившись, она погладила Сергеевы неровные ноги своею ножкой и закинула бедро ему на живот. Лобанов тут же положил ладонь сверху, с наслаждением ощущая молодое, тугое, налитое…
– Наверное, я согрешила… – пробормотала Авидия.
– Самый тяжкий грех, – глубокомысленно изрек Сергей, – это не грешить вовсе…
– Ага…
Девушка потянулась, дотягиваясь до Сергеевых губ чмокнула и прижалась теснее.
В галерее замелькал свет факела, но шагов слышно не было.
– Это Киклопик, – сказала Авидия, – он один так ходит, бесшумно, как привидение…
Сергей осторожно освободился от гладких рук и ног возлюбленной и сел. Натянул свои галльские штаны, Авидия лениво прикрылась туникой. В проеме появился Киклоп, волоча два пухлых тюка. Заметив голые ноги Авидии, германец довольно оскалился.
– Я тут прихватил кой-чего… – проворчал он, опуская ручную кладь, и поманил Сергея пальцем: выйдем, мол.
Сергей, быстро затянув ремешки мягких полусапожек, встал и вышел. В галерее сохранялась тишина, только издалека, откуда-то из глубин гипогея, долетало эхо молитвы.
– Что еще не слава богу? – спросил Лобанов.
– Да вот… – буркнул Киклоп и шумно вздохнул. – Я там прошелся туда-сюда, покормил Зару и Бару, лошадям корма задал, короче, помелькал. А все там – и черный этот, и Пальма, и хозяин… Народу… Стража повсюду, злые все, орут… Еле отбрехался! Показал им череп вора позавчерашнего, поверили вроде, что твой… Во-от… И тут – гонец! Откуда-то из Аквитании, от Попликоллы, старого знакомца всей братии. Попликолла одно только слово и прислал – «Согласен!» Ну, все зашумели, хозяин сел ответ писать, а Квиет кликнул Радамиста. Короче, послали они этого иберийца с письмом, чтобы Попликолла знал, когда и куда двигать свои когорты…
– Та-ак… – тяжело сказал Лобанов. Подумав, он добавил: – Гонца надо обязательно перехватить! Ч- черт… Я-то думал сегодня обо всем доложить Аттиану, и пусть у него голова болит, но… Сколько времени
