Храм Нептуна, храм Венеры. И – россыпь беленьких домиков по склону. В Лехайоне – морском порту Коринфа – болтались утлые рыбачьи скорлупки да пара залетных трирем.
Но вот Диолкский волок, связавший два моря через Истмийский перешеек, порадовал образцовым порядком. Ранее, в старину незапамятную, по Диолку был выложен дощатый настил, мазанный жиром, потом местный царек Периандр загорелся идеей прокопать в этом месте канал. Но то ли его отговорили, то ли что, а только царек бросил свою затею и приказал выложить полувырытое русло каменными плитами – корабли легко по ним скользили, увлекаемые упряжками лошадей.
– Ни-че-го себе! – воскликнул Гефестай, углядев мраморную полосу, уходящую вдаль, за покатый верх перешейка. – Да в Риме дороги хуже, чем этот волок!
Местные служаки бегом подоспели к либурне. Хотели поначалу вздрючить всех по ранжиру, но грамотка от префекта претории мигом обратила злых дядей в добрых.
Откуда ни возьмись появились биги – попарно запряженные лошади могучих пород. Дружным усилием тяжеловозы выкатили либурну на мраморный волок и повлекли за собой.
Туземцы, конечно, не пропустили бесплатное зрелище – глядели с крыш, с холмов, как либурна с гулом, шорохом и скрипом, под уханье и брань, тащится к перевалу и спускается от высшей точки вниз, к Эгейскому морю, во влажные объятья еще одного коринфского порта – Кенхрейи.
– Одерживай! Одерживай!
– Тп-р-ру! Стоять!
– Сезий и ты, Марк! Подровняйте, вон!
– Натяни!
– Держи, держи! Пошла!
– Но-о! Шибче ходи, шибче!
– Да куда ты гонишь?
– Еще! Еще малость! Во! В самый раз!
– Толкай! Ого-го! Море!
– Море! Море!
Волок прошел очень организованно, «как учили». Либурна плавно спустилась в воды Саронического залива, а оттуда уж и до Афин было рукой подать.
Причалив на ночь в Кенхрейе, либурна отплыла лишь после обеда. Всю дорогу до Афин корабль шел с «почетным эскортом» – то с одного борта, то с другого кувыркались в волнах дельфины. А потом показалась волнистая линия суши и вспыхнул золотой блик, отражаясь от шлема Афины Промахос, чья гигантская статуя высилась на Акрополе.
Из моря поднялся Пирей, портовый городишко. Маяк его был погашен… Либурна вильнула влево, к большому порту. Укромную бухту разделял каменный мол – к югу от него открывалась военная гавань, к северу – торговая.
Скирон по привычке направил либурну в военную и отшвартовал ее у сухих доков – там, под черепичными крышами покоились триремы со снятыми мачтами. Передних стен у доков не было, а кровлю поддерживали колоннады, разгораживающие помещения для кораблей. Видно было, как под днищами трирем ползают матросы, скребками счищая наросших моллюсков.
Грохнулся трап, и преторианцы сошли на берег.
– Мы скоро! – пообещал Искандер, и Скирон молча кивнул, соглашаясь ждать.
– Ну, что? – бодро спросил Эдик. – Пошли? Заглянем в «око Эллады»?
– Куда-куда заглянем? – удивился Гефестай.
– Это Афины так называют, – нетерпеливо объяснил Тиндарид. – Стыдно признаться, но здесь я не был ни разу.
– Подумаешь! – фыркнул Эдик. – Я, вон, в Антарктиде не был. И ничего, как видишь. Жив пока.
– Так я ж эллин!
– А я – нет. И что?
– Пошли, – сказал Сергий, и подал пример.
Вскоре они вышли на Пирейскую дорогу. Она поднималась вверх, как дорога, вымощенная желтым кирпичом – та, что вела Элли в Изумрудный город. Только под ногами преторианцев желтела глина, а по сторонам темнела кипарисовая роща.
Когда-то с обеих сторон путь к порту защищали Длинные стены, северная и южная, но легионы Суллы разрушили их. И Средостенная Пирейская дорога сократила свое название. Но не продолжительность пути.
– И долго нам идти? – поинтересовался Чанба.
– Если будешь живее ноги переставлять, – ответствовал Тиндарид, – то через час дойдем.
– Ча-ас?! Блин блинский…
– Эдик, это тавтология.
– Надо было тогда коней взять.
– Опомнись, мы же бедные бродячие циркачи! Откуда у нас деньги?
– Вот, блин…
Одолевать подъем и в самом деле пришлось долго. Преторианцев обгоняли верховые легионеры, неторопливо вышагивали земледельцы, погоняющие ослов и мулов.
Гремели и скрипели телеги, выбивая пыль.
Афины постепенно открывались взгляду. Над массой белых домов высились темно-серые скалистые склоны Акрополя. Были хорошо видны прекрасные храмы на вершине, серо-зеленый кустарник у подножия и черно-зеленые кипарисы. За Акрополем поднималась, подобная женской груди, гора Ликабет, покрытая темным густым лесом.
– Ну, наконец-то! – буркнул Чанба, углядев впереди крепостную стену Клеона с распахнутыми Пирейскими воротами. Искандер коварно усмехнулся…
Выйдя на дорогу Койле, преторианцы миновали перекресток и повернули вправо, мимо Одеона, оставляя слева улицу Священных Треножников, углубляясь в кварталы Ареопага. Одноэтажные дома, похожие друг на друга, как близнецы, выходили глухими стенами в переулки и были утомительно однообразны.
– Око Эллады, око Эллады, – ворчал Эдик. – Аул какой-то…
Не слушая его, Сергий спросил Искандера:
– И где нам искать наших китайских друзей?
– «Русский с китайцем – братья навек…» – тут же забубнил Чанба.
– Циркачам они сказали, что остановятся где-то здесь, – отвечал Тиндарид, стараясь не обращать внимания на Эдика. – Напротив святилища Деметры, в доме под пригорком, где растут две очень старые оливы и гигантские кипарисы…
– Не те ли? – кивнул Гефестай на громадные метелки деревьев, устремленных в небо, подобно ракетам.
– Может, и те… Да-да, вон и храм!
Сергий первым открыл калитку в сложенной из грубых кусков камня ограде и по короткой лестнице поднялся в миниатюрный сад, где росли запущенные розовые кусты. Две очень старые оливы заботливо прикрывали серебристой листвой небольшой дом со слепящими белизной стенами. Его ставни были прикрыты, а дверь заперта.
– Эй! – позвал Лобанов и постучал в ставню. – Есть кто дома?
– Кто там? – послышался боязливый голос.
– Тут проживают посланцы ханьского императора? – внушительно спросил Искандер.
– Да-да! – донесся торопливый и несколько нервный отклик. Загрюкала цепь.
В приоткрывшуюся дверь с осторожностью выглянул желтолицый человек с глазами раскосыми и узкими, одетый в свободную блузу, едва вмещающую грузное тело, и в широкие штаны. Было тепло, но голову ханьца прикрывала забавная вязаная шапка. Лицо его с тонкими чертами напоминало вырезанную из древесины барбариса маску, а морщины выдавали возраст – ханьцу было за пятьдесят.
Эдик Чанба, убедившись, что восточный гость – среднего роста, расположился к нему, и сказал:
– Мы вас приветствуем! Узнаёте? Мы – те самые циркачи, которых вы звали в свою страну.
– Ах, да-да, конечно! – обрадовался ханец, как будто испытывая громадное облегчение. На латыни он
