– Будет сделано, – оскалился Искандер.
Сергий поспешно спустился, послал наверх кушана и последователя Кун Цю, а Эдика и с И Ваном повел за собой.
Обойти лагерь арабов не составило большого труда – за остатками домов можно было даже верхом проехать скрытно.
И вот Лобанов вышел арабам в тыл. Отсюда, из-за обрушенной кирпичной стены, он ясно разглядел согбенную спину Го Шу. А его самого разглядели Искандер с Гефестаем.
Сразу двое стражников вздрогнули, хватаясь за горла, пробитые стрелами. Их разморенные товарищи сперва не поняли, в чем дело. В следующий момент вторая парочка упала в пыль. Двое оставшихся в живых заоглядывались, щеря зубы и хватаясь за мечи, но шум поднять не успели – одному стрела пробила грудь, другого догнала, вонзившись в спину.
– За мной!
Сергий рванулся на площадь, шаря глазами по лицам невольников – кто годен? Этот стар, этот совсем малец, у этого лицо заплаканное… Вот подходящий кандидат!
Лобанов подбежал к седому, но еще крепкому мужчине с лицом цвета седельной кожи, и махом перерезал его путы.
– Вон тот! – указал он на араба, что растянулся невдалеке, пачкая кровью песок.
– Спасибо, – прохрипел освобожденный на узнаваемой латыни.
– Спасибо потом скажешь, – осклабился Сергий, – когда арабов перебьем!
– С радостью!
И Ван торопливо высвободил от пут Го Шу. Даос упал на четвереньки, но вскоре подскочил, кланяясь то Вану, то Сергию.
И половинки минуты не прошло, как отряд Лобанова пополнился девятью разъяренными мужиками, жаждущими пустить кровь своим обидчикам.
– На врага!
Огибая орущих верблюдов, преторианцы и бывшие рабы ударили по арабам с двух сторон, не жалея ни своей, ни чужой крови.
Двое освобожденных обрушили шатер и принялись колоть копьями тех, кто копошился под черным войлоком. Они утробно хэкали, вонзая копья в живые бугры, и украшались радостными улыбками, замечая, что с наконечников капает кровь.
А вот И Ван не проливал крови – он молотил арабов коленами, пятками, локтями, нанося такие удары, что тела отлетали на пару шагов.
Трое или четверо схватились один на один. Арабские работорговцы были люди тертые – прошагав не одну тысячу миль, побывав в самых разных переделках, они закалили и тело, и волю. И сопротивлялись отчаянно.
А Сергий и сам не рвался «на передовую», и своих придерживал – Го Шу они освободили, а вершить возмездие не им. У преторианцев было другое задание…
Резня закончилась так же быстро, как и началась. Рабы, вдвойне ошеломленные, стояли и оглядывались кругом, не веря, что обрели свободу, а недругам своим причинили смерть. Но это было правдой – два десятка трупов валялись кругом в разных позах, попадались среди них и те, кого арабы хотели продать в рабство. Но эти люди умерли свободными.
Дрожа от усталости и возбуждения, бывшие невольники собрались вокруг Сергия. Их было пятеро. Еще четверо погибли, а остальные разбежались, не дождавшись исхода боя.
– Меня зовут Гишкугарни, сын Мутум-эля, – отрекомендовался седой, которого Лобанов освободил первым. – Мы благодарим тебя и твоих друзей за подаренную свободу…
– Ну, уж нет, – усмехнулся Сергий, – мы только подмогли чуток, а подарочек вы у арабов вырвали – вырвали с мясом и кровью.
Он оглядел Гишкугарни и его товарищей по несчастью и борьбе. Когда его взгляд переместился на рослого плечистого парня, обритого наголо, но со скобкой усов, спускавшихся ниже уголков рта, что придавало лицу злобное выражение, тот приложил ладонь к груди, и поклонился:
– Я – Шуа, сын Нидитту. Мы с Гишкугарни служили в римском легионе.
Вперед вышел сухощавый, дочерна загорелый парень с вечно прищуренными глазами.
– Мое имя – Сингамиль, сын Раш-Ирры, – представился он.
За остальных двоих сказал один из них, чумазый, с роскошной бородой колечками. Латыни он не знал, но с языковой проблемой справился. Стукнув себя в грудь кулаком, бородач рявкнул:
– Вахбаллат!
Ткнув пальцем в соседа, Вахбаллат сказал:
– Халапта!
Названный, длинный как жердь, улыбнулся во все зубы, которые ему оставили кулаки стражников, и поклонился.
Сергий задумчиво поскреб в бороде.
Сперва он хотел тепло попрощаться со случайными союзниками, вышедшими на свободу с чистой совестью, но потом передумал.
– Послушай, Гишкугарни… – затянул Лобанов. – Как думаешь, эти верблюды и их груз теперь мои?
– Посмотрел бы я на того, – ухмыльнулся сын Мутум-эля, – кто усомнится в твоем праве!
– А ты хотел бы их заработать – и поклажу, и животных?
– Как? – прищурился Гишкугарни.
– Видишь, мы освободили товарища – он из страны серов, откуда привозят шелк. Их трое. Нас четверо. И есть еще человек сорок, которые хотят нас убить. Эта банда подкараулила нас в Селевкии, но мы ушли от них. Главарь у них, такой, косоглазый, его узнать нетрудно… К чему я все это говорю? Помогите нам незаметно перебраться в Ктесифон, и этот караван – ваш.
Получившие свободу заинтересовались, правда не понимая толком, как же им разбогатеть.
– Вы переоденетесь в арабские одежды, – принялся Сергий излагать свой план, – и поведете верблюдов. А мы… Смотрите, тут почти двадцать хумов с зерном – семь из них надо опорожнить, и мы заберемся внутрь! Конечно, неудобно будет. Попробуй, высиди столько, согнувшись в три погибели! Зато проскользнем незаметно…
– Кто проскользнет, – подал голос Гефестай, – а кто и нет. Я не влезу в хум!
– Да-а… – протянул Гишкугарни, осматривая великана-кушана. Потом обошел его кругом, и сказал: – Хочешь, будешь как наша женщина?
– Что-о?! – взревел сын Ярная.
– Ты наденешь длинное платье, закроешь лицо вуалью, а ноги будешь держать полусогнутыми. Только так ты скроешь и свой рост, и свой пол.
– Соглашайся, – сказал Эдик. – По крайней мере, не будешь сидеть в позе эмбриона и превращаться в окаменелость!
Гефестай посопел, посопел и рукой махнул:
– А, делайте со мной что хотите…
И всё завертелось.
Из шести хумов высыпали рис, уложили солому на дно, погрузили на верблюдов – по два хума, обмотанных толстым войлоком, на одного двугорбого.
Гишкугарни с друзьями переоделись в длинные арабские одеяния, выбрав те предметы одежды, что не имели следов крови, нацепили на головы куфии, и повели верблюдов. Преторианцы с ханьцами шагали следом, ведя под уздцы навьюченных коней – залезть в кувшины можно было и под Селевкией. Зачем мучиться зря?
Караван перешел мост и двинулся по улице бога Наргала Радостного, где намело целые барханы песка, и покинули некогда великий город через остатки ворот Гишшу.
Верблюды – незаменимый транспорт в дальнем странствии, неприхотливый, но и неторопливый. Тридцать, максимум сорок верст в день – вот скорость движения каравана. Быстрее не разгонишь.
Поэтому пришлось делать привал на ночь, а с раннего утра снова двигать в путь.
Ближе к полудню показались стены Селевкии, и римляне с ханьцами заняли места в хумах.
