Гэндальфом, и вынудившие их забраться на деревья в поисках спасения. На самом же деле «это были дикие варги (так называли злобных волков, живших на окраине Диких земель)», и придумал их Толкиен затем, чтобы попугать не только своих героев, но и юных читателей: варги говорят на ужасном наречии и служат подручными у орков, которые разъезжают на них верхом.
В трудную минуту на выручку гномам и Бильбо прилетают орлы. Но, как ни странно, здесь Толкиен не очень–то лестно отзывается об орлах вообще:
«Орлы — не из добрых птиц. Некоторые из них трусливы и жестоки. Но орлы из древнего племени с Северных гор были крупными птицами, гордыми, могучими и благородными».
Как нередко бывает у Толкиена, северная, то есть нордическая, кровь служит залогом величайшей добродетели, и не только у орлов. Посему именно северные орлы выручают незадачливых путешественников из переделки и сокрушают орков, которым не достать до их гнездовий, — слишком высоко. Как говорится, долг платежом красен, тем более что дальше мы узнаем, что «Гэндальф, который часто бродил в горах, однажды оказал орлам услугу и залечил рану их повелителя».
Но самое необыкновенное существо в «Хоббите» — Беорн.
«Он — оборотень, он меняет свою шкуру, становится то огромным черным медведем, то громадным черноволосым человеком с большими руками и пышной бородой».
Есть у этого оборотня и другие милые привычки:
«Он держит коров и лошадей, таких же замечательных, как сам. Они на него работают и с ним разговаривают. Он их не режет и не ест, и на других зверей не охотится».
Как и Берен, Беорн — вегетарианец. Этот удивительный суровый герой принадлежит к числу, пожалуй, самых фантастических персонажей Толкиена. Однако не он один очеловечен в повести:
«Собаки умели по желанию вставать на задние лапы и носить предметы в передних… Одна из них [овечек] несла белую скатерть… у других на широких спинах стояли подносы с мисками, тарелками, ножами и деревянными ложками… Пони вкатили в холл круглые, как барабаны, чурбаки…»
При всем том никто в этом своеобразном «Диснейленде» не похож на нас — людей.
Однако путешественникам пора в дорогу, и вскоре они встречают стремительного оленя и пробуют подстрелить его из лука. Но олень, вернее олени, появляются не случайно — и дальше мы читаем:
«Если бы они [гномы с Бильбо] больше знали об этих местах и поразмыслили над тем, что могла означать охота и появление белых оленей, они бы сообразили, что уже подходят к восточному краю леса…»
А так лесная тропа казалась им бесконечной.
Что же касается встречи Бильбо с драконом, тут, сказать по правде, нет ничего особенно примечательного. И тем не менее:
«Огромный красновато–золотистый дракон крепко спал… Под брюхом, лапами и свернутым толстым хвостом на полу лежали груды драгоценностей, обработанное золото, золото в слитках, камни, серебро, на все это падали багровые отсветы, как кровавые пятна… Бильбо… всерьез не представлял себе всего их великолепия, очарования, сверкания и притяжения».
Про сокровища помимо того сказано, что дракон знает их все наперечет, до последней золотой крупицы. Ну а зовут дракона Смауг (от старинного немецкого глагола «скользить»), к тому же в болтливости он ничуть не уступает Глаурунгу. Ему в радость потолковать с Бильбо «по душам» и узнать хоббита поближе:
«Ну же, вот! Я тебя чую и слышу, как ты дышишь. Иди сюда, выбирай, здесь всего много!»
Толкиен даже выставляет Смауга в выгодном свете, и кому–то даже жаль его, когда он погибает. Однако Бильбо «был в ужасной опасности поддаться драконовым чарам… Смауг как личность подавлял его…»
В результате их беседа едва не кончилась плохо для Бильбо, но ему удалось совладать с собой и унести ноги. Со Смаугом покончит Бард, отважный человек из близлежащего городка, и к тому же (не случайно) на редкость благородный.
Гномам и Бильбо еще придется столкнуться с варгами и орками в кровавой битве. А последние среди животных, удостоенные серьезного внимания у Толкиена, — птицы. Сперва на сцене появляется старый дрозд, и это, разумеется, символично, что тут же объясняется так:
«Он очень стар, наверное, последний из тех, которые летали во времена моего [предводителя гномов Торина] отца и деда; они были доброжелательными и совсем ручными, волшебной породы. Может быть, и этот живет лет двести или больше. Жители Дейла научились понимать их язык и посылали их с поручениями в Озерный город и дальше».
Затем прилетают вороны, которые, как указывает автор, весьма различаются меж собой:
«То были вороны! Притом какие–то подозрительные и нахальные… Вороны не такие. Гномы Трора с ними крепко дружили; вороны часто приносили нам тайные вести и получали в награду блестящие украшения для гнезд».
Таким образом, птицы у Толкиена тоже своего рода посвященные — и понять язык их и тайны может далеко не всякий.
Глава четвертая
Герои–воители и женские образы
Толкиен создавал свой мир, живший великими войнами и победами, по образу и подобию того мира, что воспевался в рыцарских романах. У Толкиена битв и правда предостаточно, поскольку в них–то и проявляется истинное величие его героев–воителей. И как тут не вспомнить знаменитые артуровские легенды о доблестных и благородных рыцарях Круглого стола: ведь именно их незабываемые образы, и это очевидно, вдохновляли создателя «Властелина Колец» как, пожалуй, ничто другое.
В этой связи небезынтересно отметить, что специалисты по средневековой литературе, в частности, исследователи артуровских легенд, нередко упускают из виду один весьма примечательный факт — то, что в рыцарских романах сплошь и рядом битвы да ристалища. Но битвы, очевидно, случаются не просто так, а с определенной целью, хотя их так много, что, в конце концов, невольно ловишь себя на мысли: а что, если главная их цель — битва сама по себе, то есть битва, таящая в себе некий символический смысл и благодаря этому превращающаяся в «великую священную войну», которая захватывает всех и каждого, противопоставляя грозному противнику или чудовищу.
Впрочем, такое противоборство, задуманное как своего рода духовное — а также физическое — упражнение, в результате становится делом избранных — касты добродетельных воителей, сиречь рыцарей.
Поиск — тоже удел благородных рыцарей, входящих в воинскую касту, решительно не признающую ни духовенства, ни крестьянства. А поиск для воителя — это и эпопея Силы, и Евангелие; не случайно название древнеиндийской касты воинов–кшатриев происходит от санскритского слова «кшатра», что, среди прочего, означает силу. Только Сила способна открыть рыцарям врата в Царство Грааля. Всем известно, какой силой обладали Ланселот, Гавейн и Персиваль, чья доблесть «неподвластна годам». К тому же, если вспомнить легенду «В поисках святого Грааля», тот же
«Галаад(54) никогда не уставал от праведных рыцарских дел».
Избранный среди равных, он не ведает устали и в сражениях, и эта истинно рыцарская добродетель, вкупе с несравненной нравственной чистотой, делает его самым что ни на есть идеальным героем–воином, куда более совершенным в сравнении с Гавейном, Ланселотом или Персивалем, достойнейшими представителями рыцарского роду–племени. Под стать рыцарям Круглого стола и Арагорн с Эомером: и они в бою не знают усталости.
В Средние века главные социальные группы составляли духовенство и знать — «молельщики» и «ратники». Но по иерархическим меркам священники стояли выше рыцарей; помнит о том и Арагорн, когда просит Гэндальфа, вылитого Мерлина, венчать его на царский престол. Если обратиться к древнеиндийской мифологии, то, по одной ведийской легенде, после того как первочеловека Пурушу, расчленив, принесли в
