l:href='#n_19'>[19], и ветер жег кислотой, и глаза слепило отражение солнца на стали.
Сто ярдов, и Джо не отпускал педаль, глаза смотрели в цель, сердце колотилось уже не в горле, а во рту, металлические челюсти открывались перед ним, и грохот вулкана стал невыносим.
Пятьдесят ярдов, и Джо уже чувствовал жар, разрывающий лицо, и ветер давил сзади, как содомит, и солнечный свет заполнил вселенную, и потом... Стой!
Это откровение мелькнуло в боковом зрении в последний миг – мимолетная тень, облитая вспышкой солнца, отраженного от рельса на тот короткий миг, чтобы воспаленный мозг Джо понял: это силуэт человека в черном, стоящего за восточными воротами на ржавой башенке и наблюдающего за действием. Человек худой, красивый, с бледной кожей, очень азиатского вида. Он стоял, как зловещая ворона, стойкий наблюдатель, держа в руках знакомый прибор.
Пульт дистанционного управления!
Джо вывернул руль в последнюю долю секунды.
Фургон дернулся в сторону точно в момент столкновения.
Машины задели друг друга бортами, неимоверный, гигантский грохот потряс небеса, ударил Джо в уши и отбросил его к дверце. Казалось, мост ушел из-под колес фургона, и Джо почувствовал, как внезапная перегрузка вырвала его из кресла и грохнула об крышу, когда фургон перевалился через северный край пролета и полетел в воду.
Мир загустел, как сироп.
Река просто материализовалась внутри фургона, будто воздух стал жидким и вдруг заглушил все звуки, и Джо поглотила холодная, черная, цепенящая стужа. Он попытался вырваться в окно, пытался пробиться наружу, но чувство направления отказало ему полностью, тяжесть воды придавила к сиденью, и он с ужасом ощущал, что идет на дно, как свинцовое грузило.
Джо знал, что у него остались только мгновения. Легкие разрывались, сознание покидало его, тело начинало отказывать. Потом он увидел, что вода над ним запульсировала светом, сначала слабо, потом все сильнее перемежающимися вспышками красного и синего, и тут зеленое солнце и булькающие пузыри и приглушенные звуки машин над головой дали ему понять, где же все-таки верх.
Он пробился, протиснулся в разбитое окно, зазубренные края цепляли его рубашку, впивались в тело, хватали за ноги, но он выберется, черт возьми, выберется из этого идущего ко дну железного гроба.
Когда он разорвал головой поверхность реки и ощутил на лице ветер, мелькнула последняя сумасшедшая мысль: никогда он не был так рад видеть фараонов.
Чернота пришла откуда-то снизу и скрыла от него мир.
14
Апрельский ветер все еще был силен и плетью хлестал с Потомака, когда группа членов- учредителей Палаты не спеша шла по бульвару на запад, к Арлингтону. Их было четверо. Впереди шел Лайл, молча о чем-то размышляя, похожий на кого-нибудь из высших чинов церковной иерархии. Полы его длинного кашемирового пальто развевал ветер, сверкали солнечные очки. Остальные шли вплотную за ним, без конца что-то обсуждая. Невозмутимый профессор Окуда в плаще «Лондонский туман» и с трубкой. Майкл Уинслоу, адвокат Американского союза борьбы за гражданские свободы из Сиэтла, весь в твиде. Хеди Коэн, суровая как кремень низкорослая женщина из Детройта, с развевающимися на ветру серо-стальными волосами.
– Самое важное, джентльмены, это то, что я не могу сказать, будто мне очень нравится подобная открытость, – говорила Хеди Коэн своим патентованным размеренным тоном, ровно настолько громко, чтобы ее не заглушал ветер, но не услышал никто из посторонних. Коэн была автором «Постфеминистического манифеста» и истребителем фашистских деятелей СМИ во всем мире, и она умела говорить одновременно и беспощадно, и с материнской заботливостью. – Все эти разговоры по компьютерной связи, переговоры с Компанией... Мне это не нравится. – Она поглубже сунула руки в карманы и прищурилась на отражение яркого вечернего солнца в воде. – Как говорила тетя Джулия: «Полезешь в дымоход – запачкаешь ноги».
Уинслоу метнул на нее взгляд:
– Не строй из себя Уилла Роджерса[20]. Мы попали в непростую ситуацию. Такое бывает. Давайте разберемся с ней и займемся своими делами.
– Для того мы и собрались здесь, – мягко заметил Окуда, затягиваясь пенковой трубкой. – Принять решение.
Через несколько шагов Коэн проворчала вполголоса:
– Я предвидела, что так и будет.
– О чем ты говоришь? – Уинслоу не скрывал раздражения, которое вызывала у него миниатюрная седая женщина. Между ними всегда было какое-то напряжение. Может быть, от чувства коллективной вины. – Нам никогда не приходилось обсуждать компетенцию нашего субконтрактора.
– Еще как приходилось, – возразила Хеди Коэн и посмотрела на Окуду. Ты помнишь, Тэд?
Профессор шагал, не отрывая глаз от реки, и попыхивал трубкой.
– Мы несколько раз обсуждали возможность выведения его из дела.
– «Выведение из дела» – какое прекрасное выражение.
Уинслоу покачал головой и улыбнулся себе под ноги.
– Этот человек стареет с годами, Майкл, – небрежно бросила Хеди Коэн.
– Совершенно верно, – согласился Окуда.
– Ну ладно, допустим, этот парень неблагонадежен. Допустим, он выжил из ума. Кто знает? Что меня интересует – это зачем нам совать руки в такую большую бочку свежего дерьма.
– Чтобы прибрать в своем доме, – ответил Окуда.
– Хватит с меня эвфемизмов, – простонал Уинслоу. – О чем здесь на самом деле идет речь?
Окуда недоуменно на него посмотрел:
– Извини?
– Эта дурацкая Игра – каким боком мы в нее втянуты?
– Правильный вопрос, Тэд, – зазвенел голосок Хеди Коэн. – Вещи такого рода в наши первоначальные задачи не входили. Что мы здесь ищем?
– У нас в этой Игре есть еще один субъект, – объявил профессор. – Но решение, которое мы должны принять сейчас, таково: будем ли мы поддерживать нашего субконтрактора, помогать ему вернуться с холода и вытаскивать из Игры, или предоставим событиям идти своим чередом.
Уинслоу и Коэн переглянулись, потом Уинслоу сказал:
– Погоди секундочку. Что значит: «еще один субъект»? Еще один стрелок?
Профессор Окуда вынул изо рта трубку, будто собираясь объяснять сложный предмет ребенку тринадцати лет.
– У нас в этой Игре есть еще один контрактор, – начал он. – Сначала это было просто для слежения за ситуацией, но потом мы приняли решение, что наш человек должен сохранять цель живой. Чтобы Игра продолжалась. Нашей целью было...
– Погоди. – Уинслоу поднял руку, вид у него был ошеломленный. – Ты хочешь сказать, что вы приказали этому стрелку начать убирать других участников?
– Совершенно точно. В основе этого лежит соображение...
– Но это же чушь! Мы не даем санкцию ни на кого без кворума, и ты это знаешь, Тэд!
– Он прав, Тэд, – поддержала Хеди Коэн.
– Чушь собачья! – гаркнул Уинслоу, и вздел было глаза к небу, чтобы еще что-то добавить, когда вдруг застыл.
Джефферсон Лайл остановился и резко повернулся к Уинслоу, глаза его горели.
– Кажется, ты не до конца понимаешь, с чем мы тут имеем дело, прошипел Джефферсон Лайл сквозь стиснутые зубы, тыча в воздух пальцем в сторону подбородка Уинслоу. – Мы наткнулись на новое антитело, на сыворотку. На способ очистить землю от вируса. Неужели тебе это непонятно, Уинслоу?
– Послушай, Джефферсон...
– Нет, это ты послушай. Эти конкурсанты – это все хладнокровные убийцы, а наш мальчик – это громоотвод. Выманивающий хищников из лесов. Нам предоставляется возможность. Беспрецедентная.
Уинслоу молча посмотрел на Лайла, потом облизал губы и спокойно заявил:
