минут страшной бойни превратили деревянные и кирпичные домики Торндейла в почерневшие от огня, наполненные ужасом смертельные ловушки.
Четырнадцатилетний Йейме Стирс лежал под обгоревшими обломками собственного дома и смотрел на костры, разведенные солдатами противника. Он лежал так вот уже несколько часов, скрытый под грудой камней и куском черной пластмассы. Хотя было темно, он вполне мог различить движущиеся фигуры, а иногда и лица солдат, освещенные светом костров.
Кубинская автоколонна с продовольствием и боеприпасами расположилась лагерем там, где когда-то была центральная площадь городка. Десять грузовиков в сопровождении почти такого же количества бронемашин и
Отряд самообороны под предводительством Эразмуса Гутке решил, что враги должны дорого заплатить за подобную вольность.
В мирное время Гутке был процветающим фермером. Про него говорили, что этот крепкий, поджарый человек может вырастить пшеницу на сухом песке. Когда кубинцы сожгли его ферму и увезли весь урожай, он поклялся извести под корень этих новоявленных врагов своего народа. Человек он был верующий, знал чуть ли не наизусть всю Библию в переводе на африкаанс, и ярость его была поистине библейского масштаба.
Гутке собрал под свои знамена всех мужчин и подростков, способных держать оружие. Их жены, дочери и сестры стали разведчицами и связными. Дети, которые были еще слишком малы, чтобы участвовать в боевых действиях, прятались с бабушками в горах и слушали рассказы о былых сражениях. Но Йейме Стирс был достаточно взрослым, чтобы активно участвовать в готовящемся акте возмездия.
Это было его неотъемлемым правом. Воспоминания о смертельной борьбе против могущественных врагов навсегда запечатлелись в сердце каждого бура. Вся история африканеров была историей упорной борьбы за выживание — борьбы против стихии, против зулусов, против англичан, затем против мирового общественного мнения и вот теперь против кубинцев. Они имели такую давнюю традицию борьбы, что трудности лишь закаляли их как сталь.
Иейме не отрываясь смотрел в отцовский бинокль, внимательно изучая людей, которые, как сказал коммандант Гутке, должны умереть.
Кубинцы с важным, самодовольным видом расхаживали среди почерневших обломков, оставленных их зажигательными снарядами. Но большинство сидели вокруг костров, подогревая консервы или готовя кофе. Несколько человек развлекались тем, что мочились на братскую могилу, вырытую для жертв бомбардировки.
От этого зрелища у Иейме на глазах выступили слезы ненависти и бессильного гнева, мешая смотреть. В этой могиле лежали его дядя, его веселая, светловолосая тетушка и три маленькие сестрички, убитые безжалостной рукой. Он невольно сжал кулаки. Ему хотелось убивать, убивать, убивать.
Мальчик глубоко вздохнул. Разнообразные мысли роились у него в голове, вызывая головокружение. Успокойся. Не дай Бог, они услышат тебя. Они не должны услышать тебя. Только не сейчас.
Иейме едва сдержал кашель. От пепла исходил запах дыма и гари.
Медленно, очень медленно он разжал кулаки, продолжая наблюдение за лагерем и отчаянно желая услышать или увидеть своих, в настоящий момент окружающих лагерь, особенно отца. Но он хорошо знал, что если он сможет почувствовать признаки их приближения, то их сможет обнаружить и кубинский часовой. Нет, уж лучше ждать молча и в относительном уединении.
Он продолжал лежать, прижавшись к земле, стараясь выработать в себе стоицизм и спокойствие настоящего воина. Потом взглянул на светящийся циферблат часов: 20.10. Все должны уже были занять свои места. Ему оказана честь подать сигнал к началу операции, метко выпустив первую пулю.
Он опустил бинокль и потянулся за винтовкой. Она была не новой,
Было приятно ощущать гладкий деревянный приклад щекой, чувствовать его на плече — он придавал уверенности, обещая, что возмездие свершится. Человек, вооруженный таким оружием и видящий перед собой врага, никогда не окажется беспомощным.
Он обвел взглядом отдаленные фигуры, ярко очерченные на фоне костров.
Отец объяснил ему, кого именно следует искать, и мальчик уже выбрал себе мишень: высокого, черноволосого человека в более опрятной форме, чем у остальных. Хотя Йейме не знал испанского, да и находился слишком далеко, чтобы слышать, что говорят у костров, все было и так ясно: когда этот человек говорил, все слушали и подчинялись. Значит, он офицер.
Неожиданный порыв ветра закружил обгорелые листки бумаги. Ветер дует в его сторону. Позиция, конечно, не из лучших, подумал он, но, по крайней мере, в этом случае звуки будет относить прочь от часовых. Отряд под командованием Гутке, где сражался отец, находился с подветренной стороны, должно быть, неподалеку.
Раздался птичий щебет, едва различимый в шуме ветра, гулявшего над развалинами. Пора.
В полном молчании, медленно и осторожно Йейме Стирс положил винтовку на опору, наполовину скрытую в куче мусора. Затем посмотрел в оптический прицел и изготовился для стрельбы.
Прицел давал большее увеличение, чем бинокль, но зато у него был меньше обзор. На какой-то момент у мальчика замерло сердце: ему показалось, что он потерял цель. Но вот мальчик снова увидел кубинца — тот сидел в одиночестве возле небольшого костра, осторожно прихлебывая из дымящейся кружки.
Сквозь мощные линзы прицела Йейме почти отчетливо видел улыбающееся, чисто выбритое лицо кубинца. По спине мальчика пробежал холодок. Он много раз ходил на охоту и даже охранял дом, когда отец волновался из-за слоняющихся по городу чернокожих молодчиков, но ему никогда прежде не приходилось стрелять в людей.
Вдруг он вспомнил, что случилось с дядиной семьей, и понял, что это будет совсем несложно. Он проверил направление ветра и немного перехватил руку. Не спуская глаз с кубинского офицера, он сделал глубокий вдох и выдох. Потом еще раз вздохнул. Перекрестье прицела остановилось, замерев на обтянутой мундиром груди.
Мальчик спустил курок.
Раздался сухой треск, громко прозвучавший в темноте. Кубинец поднял глаза, чтобы посмотреть, что происходит, и в этот самый момент выстрел Йейме настиг его. Он скрючился и повалился вперед, словно пуля выпустила из него весь воздух. Чашка с кофе выпала у него из рук и покатилась по земле.
Сквозь прицел мальчик видел, как бойцы, потрясенные, смотрят на своего упавшего командира. Большинство так и замерли на месте.
И тут грянул залп. Йейме знал, что в операции участвует его брат Йоханн и другие мальчишки. По всему лагерю часовые и обычные бойцы начали падать замертво, сраженные меткими снайперскими выстрелами.
Гутке расположил Йейме и других снайперов по периметру лагеря. Они должны были заставить кубинцев залечь, не позволяя им высунуться за строго очерченный круг.
Йейме посмотрел в прицел на царившее среди кубинцев замешательство и вспомнил напутствие комманданта Гутке. Тот учил:
— Не стреляй, если не уверен, что попадешь в цель. Мне не нужно много стрельбы. Мне нужно только точное попадание.
Тактика командира отряда повстанцев была верной. Прозвучало всего несколько выстрелов, причем донеслись они с разных сторон, и кубинцы не стали стрелять в ответ, чтобы не выдать себя невидимому врагу.
Большинство вражеских солдат были теперь в укрытии, и повинуясь какому-то охотничьему инстинкту, мальчик перевел винтовку влево, целясь в бронемашину, стоявшую неподалеку. Вот уже несколько часов она стояла неподвижно, и если ее экипаж находится снаружи, то он наверняка захочет попасть обратно внутрь, под надежную защиту брони.
