этот диск благодаря своей электросхеме мог выполнять еще одну, очень специфическую функцию: на короткие расстояния он работал как миниатюрный радиопередатчик. Теперь любой разговор с этого телефона мог быть принят радиоприемником и записан на магнитофон, спрятанный в багажнике
Вставив новый диск в трубку, Иэн закрутил крышку. Глаза ему заливал пот, он утерся рукой, а руку обтер о штанину. Готово.
Выйдя из телефонной будки, он помахал Мэтью Сибене, который сидел в машине, напряженно глядя в их сторону через лобовое стекло. После этого Иэн с Ноулзом быстрым шагом удалились по близлежащей аллее, старательно обходя кипы гниющего мусора, пока не потеряли машину из виду.
Аллея выходила на Кляйн-стрит возле небольшой и обветшалой голландской реформатской церкви. На ее бурых кирпичных стенах кто-то намалевал белой краской антиправительственные лозунги.
— Сюда. — Ноулз показал направо. — Здесь есть еще одна параллельная аллея, по ней мы можем вернуться назад.
Минутой позже Иэн и его оператор залегли около ночного клуба, в котором только что прошла полицейская облава и который был теперь оцеплен. С этого наблюдательного пункта за переполненным мусорным баком телефонная будка была как на ладони.
В будке стоял Мэтью Сибена, он с кем-то разговаривал и неистово жестикулировал, то и дело оборачиваясь, чтобы посмотреть, не идут ли они назад.
— Черт меня побери! Твой дурацкий план сработал! — Ноулз покачал головой. — Он клюнул. Ты просто гений!
— А ты в этом сомневался?
— Возвращается!
Иэн осторожно выглянул из-за укрытия. Телефонная будка была пуста. Их шофер, по всей видимости, был уже снова в машине, нервно ожидая их, чтобы, как обычно, встретить дружелюбно-угодливой улыбкой. Иэн готов был поклясться, что во многом его готовность помочь была вполне искренна.
Иэн глянул на Ноулза.
— Хорошо, дадим ему еще пару минут потомиться, а потом вернемся, делая недовольный вид, будто зря потратили полдня. Затем я притворюсь, что снова звоню, и опять поменяю микрофонные диски. Правильно?
Оператор кивнул.
— Тихо. — Он присел на корточках за мусорным баком. — А когда мы обрадуем нашего приятеля добытой записью?
Иэн присел рядом с ним и наморщил лоб.
— Сегодня же — в студии. У меня есть кое-какой отснятый материал, который я хочу сначала показать Мэту — чтобы настроить его на нужный лад — ты меня понимаешь.
Ноулз вдруг ухмыльнулся и что-то пробормотал себе под нос. Всех слов Иэн не уловил, он разобрал только «сукин сын ты эдакий».
Мэтью Сибена неловко сидел на складном металлическом стуле, напряженно вглядываясь в экран. Сцены стрельбы по мирной демонстрации, перешедшей в кровавые столкновения. Южноафриканские полицейские, хлещущие плетками направо и налево, надрывающиеся от лая полицейские собаки. Отрывки из брызжущих ненавистью речей Карла Форстера. Вид черно-красных знамен со свастикой и горланящих песни коричневорубашечников. Кадры сменяли друг друга с молниеносной быстротой.
Пленка заканчивалась незамысловатым кадром, на котором чернокожая девочка-подросток в панике бежит от полиции, а по лицу ее с рассеченного лба течет кровь. Камера резко приблизилась, сфокусировавшись на ее искаженном болью лице, и замерла. Изображение застыло на месте — пока Иэн не поднялся и не выключил видеомагнитофон.
Резко обернувшись, он внимательно посмотрел на заплаканное лицо Сибены.
— Жуть, правда, Мэт?
Юноша покашлял и вытер слезы, отводя глаза в сторону.
— Это ужасно,
— Жаль? — удивленно переспросил Иэн. Он нажал обратную перемотку и сделал вид, что следит за счетчиком. На самом деле он смотрел на отражение Сибены на темном экране. — Скажи, Мэт, ты никогда не участвовал в АНК или других антиправительственных группировках?
Молодой человек понуро покачал головой.
— Я никогда не интересовался политикой. — От волнения голос его дрогнул. — Вы должны меня понять,
Он посмотрел на свои руки.
— У меня никогда не было времени бороться за свободу. И мне за это стыдно.
На какое-то мгновение Иэн почувствовал искушение выложить все прямо сейчас. Ему было противно. Так наседать на Сибену — все равно что дразнить затравленного ребенка. Как белый и представитель американского среднего класса, Иэн знал, что он никогда не испытывал и десятой доли тех унижений, какие выпадают на долю черных здесь, в ЮАР.
Решимости ему придал вид магнитофона, лежащего рядом с видео. От человека в любых условиях можно требовать сохранения хоть чего-то человеческого — например, честности, верности друзьям. Пора было напомнить об этом Мэтью Сибене.
Он прокашлялся.
— Мэт?
Сибена поднял глаза.
— У меня тут есть одна запись. Я хочу, чтобы ты ее послушал. Идет?
Чернокожий юноша неуверенно кивнул, как бы недоумевая, что еще такого удумал этот американец.
Нажав на магнитофоне клавишу воспроизведения, Иэн отступил назад и стал наблюдать за изумленным лицом Сибены.
Через несколько секунд, шум на пленке сменился длинными гудками — звуками набираемого шестизначного номера. Телефон прозвонил дважды, потом кто-то снял трубку. Резкий, лающий голос произнес:
— Станция перехвата. Кто говорит?
— Сибена, номер четыре-восемь-пять.
При этих словах кровь отхлынула у юноши от лица.
— Докладывай, каффир.
— Американские репортеры находятся возле госпиталя «Хиллброу», на углу улиц Кавель и Каптайн. Они приехали проверить слухи о готовящейся здесь незаконной демонстрации.
Пауза. Затем снова голос на том конце провода:
— У нас нет сообщений на этот счет. Если подобная акция действительно состоится и американцы заснимут что-нибудь интересное, сообщишь нам. Смотри, не подведи! Ты помнишь, что поставлено на карту, каффир?
Голос Сибены на пленке упал до сдавленного шепота.
— Так точно,
— Посмотрим.
Послышались короткие гудки.
Иэн протянул руку и выключил магнитофон. Он обернулся к Мэтью Сибене.
Парень съежился на стуле, зарывшись лицом в ладони. Плечи его вздрагивали, из груди вырывались стоны и рыдания. Иэну стало не по себе.
Он опустился на колени рядом с Сибеной.
— Как же так, Мэт? Объясни мне, почему ты работаешь на этих людей? Я знаю, ты их ненавидишь. Так чем же они тебя взяли?
Медленно, по капле Иэн выудил из рыдающего юноши всю его нехитрую историю.
