– Ты иди, а я немного поработаю.
Жена с удивлением взглянула на него, опустила обиженные глаза и потерянно сказала:
– Как знаешь...
Александр сбивчиво стал объяснять:
– Понимаешь, еще в самолете пришла одна идея, надо бы проверить, пока не вылетело из головы.
Жена промолчала, и он пошел к себе в кабинет.
Здесь, в чистой уютной тишине, все было так, как оставил он в день своего отъезда, и листок с недописанными выкладками лежал, кажется, на том же самом месте. Александр и в самом деле собирался поработать – надо было как-то провести полтора-два часа, дожидаясь, пока Лена заснет. И он стал читать недописанный листок, пытаясь вспомнить ход своих мыслей в тот день, когда он еще ничего не знал и никуда не собирался ехать, – но мозг равнодушно считывал уравнения, и, дойдя до конца, Александр так и не понял, в чем смысл этих уравнений и как он собирался продолжать выкладки. Он отложил листок, закурил и стал смотреть в окно, на серую, едва видимую в темноте дорогу и на лес, начинавшийся за ней. В доме еще недолго слышались осторожные шаги жены, а потом стихло все. Выждав еще с час, Александр пошел в большую комнату, где спали они с женой, немного постоял на пороге, не решаясь войти. «Что же я скажу ей? – мучился он, сжимая ручку двери. – Ну, сегодня обойдется, а завтра?» Прислушался к тишине, пытаясь понять, спит ли Лена. Но тихо было – так тихо, что он ничего не слышал, кроме ударов собственного сердца. И Александр так и не решился войти, на цыпочках прошел в комнату сына, отодвинул штору, жестко царапнувшую тишину звуком железа по железу. Сын крепко спал, повернувшись на живот и подложив правую руку под голову. Александр вгляделся в него и вспомнил, как он стоял на кухне ночами у Лили, думал о том, как жить дальше, – и поразился тому, с какой легкостью он примирился с необходимостью расстаться с сыном. «Как же так... Ведь он – самое дорогое для меня существо на свете... Он так похож на меня – лицом, фигурой, походкой... Даже спит он так же, как я... А что он значит для меня? Если его постоянно не будет со мной – будет ли это для меня большой потерей?»
Александр не знал, что ответить себе на это. Сын всегда был рядом с ним – хотя бывали дни, когда они едва перекидывались несколькими словами. «Ну вот, допустим, что мы расстанемся... Буду я видеть его раз или два в неделю и только издали наблюдать, как он растет, умнеет... А если Лена решит куда-нибудь уехать, увезет его с собой? Не буду ли я потом говорить себе: «что имеем – не храним, потерявши – плачем?» А что же делать? Ведь и так жить больше нельзя – во лжи, в равнодушии, в этом страшном спокойствии, которое, кажется, и в самом деле похоже на подлость...»
Сын шевельнулся, сказал во сне что-то неразборчивое. Александр поправил на нем одеяло, постоял немного и тихо вышел из комнаты.
Ложился он так осторожно, словно боялся случайным прикосновением причинить жене боль. Но она не спала – и когда он улегся, повернулась на бок, придвинулась к нему и привычным движением положила ему руку на грудь, и он весь сжался и застыл, никак не ответив на ее ласку.
– Ты очень устал? – наконец спросила жена.
– Да... Пришлось всю ночь просидеть в аэропорту.
И она убрала руку и легла на спину, отодвинувшись от него.
И долго они лежали так, чужие и далекие друг другу, и жена, еще не понимая, что случилось с ним, инстинктивно чувствовала, что это случившееся – предвестник близких и тревожных перемен в ее судьбе...
