несовместимые… Еще есть один очень хороший вариант: забудь об услышанном — до самого утра, сейчас напейся от души, потом — с женой покувыркайся вволю, еще выпей. А с утра, как начнется классическое похмелье, сразу же езжай на крепостные стены, якобы на ревизию. Там, на ветерке да холодке, и подумай обо всем — спокойно и непредвзято. С похмелья голова будет пустой и звонкой, может, и придумаешь что- нибудь гениальное…»
В столовой появился Алешка Бровкин, удивленно покосившись на опустевший кувшин, поинтересовался:
— Чего надо было — басурману этому?
— Ерунда полная! — сладко и беззаботно зевнул Егор и, окончательно решив принять на вооружение последний совет всезнающего внутреннего голоса, начал нагло и вдохновенно врать: — Загорелись турки открывшимися торговыми перспективами. Русская пшеница, конечно, это хорошо и очень сладко. А что еще есть в России интересного и полезного? Вот и просит Медзоморт-паша прояснить вопрос с самоцветами уральскими: отправить его доверенного человека, которого зовут Аль-Кашар, на те самые рудники. Чтобы тот на месте присмотрелся ко всему, в первую очередь — к ценам на самоцветы. Понимаешь? Не к московским ценам, а — к уральским. Обычное, в общем, дело… Да, маркиз, а притащи-ка еще медовухи, наливок всяких! Ложечников позови, плясунов! Пусть барышни приезжие ознакомятся с песнями и плясками местными. Да и я нынче отчего-то гулять настроен…
Вечер прошел строго по сценарию, разработанному опытным и мудрейшим внутренним голосом: Егор был весел и беззаботен, много пил веселящих и хмельных напитков, пел песни и стучал на ложках — вместе с дворовыми песенниками псковского воеводы, чем вызывал искренние восторженные охи и ахи — с той стороны вечернего разгульного стола, где располагались Луиза и Екатерина…
Наконец, уже очень сильно захмелев, он манерно извинился перед своими сотрапезниками и откланялся, прихватив с собой смущенно улыбающуюся жену. В супружеской спальне Егор тоже не ударил лицом в грязь: был страстен, нежен и в меру неутомим…
Только вот Санька все же что-то почувствовала и боязливо прошептала ему в ухо:
— Ты, Саша, сегодня так меня целовал… Так, как будто бы прощался — на целый год. Как тогда, когда вы с Петром Алексеевичем надолго уезжали в свою Голландию…
Вот после этих неуверенных Санькиных слов в его нетрезвую голову и пришла — в первый раз — одинокая и крамольная мысль: «А почему, собственно, я должен возвращаться в этот долбаный двадцать первый век? Не, а почему, собственно?»
С утра на высоких крепостных стенах было промозгло и ветрено. Многочисленные офицеры и всякие штатские морды назойливо показывали ему различную ерундовую всячину: обновленные бастионы, широкие и глубокие рвы, наполненные мутной водой, пушки, новые казармы и бани, что-то там еще…
Егор, ничего толком не видя и не слыша, довольно хмыкал и время от времени согласно кивал головой. А сам все думал, рассуждал, анализировал… И вот постепенно, далеко не сразу, в его похмельной голове начала складываться следующая железобетонная концепция: «Там, в двадцать первом веке, меня особо никто и не ждет. Близких родственников нет. Дальние? Есть какие-то двоюродные и троюродные дяди и тети, с которыми виделся только в далеком детстве, даже адресов их не помню… Друзья? В основном — приятели. Да и у каждого из них имеется своя, далеко не простая жизнь… Принципы, идеалы, конкретные цели, которые — кровь из носу — необходимо претворить в жизнь? Да ну, не смешите, право! Сорок миллионов евро и личный остров в Карибском море? Это еще бабушка сказала надвое: вдруг за все эти „подвиги“ в семнадцатом веке, не согласованные в Контракте, меня, наоборот, накажут примерно и посадят в тюрьму — на долгие годы? Запросто такое может быть! Начальству — только повод дай… Теперь о том, что я имею (и могу безвозвратно потерять!) здесь, в веке семнадцатом. Во-первых, горячо любимая жена и трое детей. Во-вторых, куча добрых приятелей и просто приятных людей знакомых. Настоящих друзей — на текущий момент — не наблюдается, это правда. Был один верный друг — Яшка Брюс, был, да весь вышел… В-третьих, очень много денег и разной недвижимости. Причем имеются и хорошо налаженные каналы — для неуклонного приумножения этих благ материальных… Что там еще? Э-э-э… Вот же оно! В-пятых, это Власть! Да, надо честно признать: настоящая Власть — очень даже приятная и затягивающая штука! А еще эти „параллельные миры“, мать их. Как сделать правильный выбор между ними?»
Уже ближе к вечеру он принял окончательное и бесповоротное решение, резко свернул свою ревизионную поездку и — со спокойным сердцем — отправился домой.
Санька встретила горячими поцелуями и удивленными глазами, прошептала чуть слышно, крепко прижавшись к его груди:
— Сегодня, Саша, ты совсем другой! Теплый, оттаявший, родной… Словно у тебя тяжелый камень упал с души. И сынок наш, Шурочка: вчера все капризничал и плакал — жалобно так — целый вечер напролет, потом — всю ночь, и даже все сегодняшнее утро, а вот где-то уже с обеда — полностью успокоился, улыбается, радуется жизни…
Надо было еще как-то разобраться с посланником Координатора: обостренная интуиция подсказывала, что этот человек очень опасен и может, со временем, доставить целую кучу серьезных неприятностей.
С самого утра Егор провел целый час в скучном обществе массивной чернильницы, листов разноцветной бумаги и — на совесть заточенных — гусиных перьев, после чего отправил денщика за Бровкиным. Сонный маркиз Алешка — со свежим багровым засосом на шее — явился минут через десять, недовольным голосом предположил:
— Что, Данилыч, похмелиться не с кем?
— Отставить глупые насмешки! Дело важнейшее, государственной важности! — прикрикнул Егор.
Алешка тут же дисциплинированно и старательно подобрался, резко встряхнул головой, внимательно посмотрел своими холодными и умными голубыми глазами, попросил:
— Излагай, Александр Данилович! Все исполню!
— Вот, маркиз, мой письменный и тайный приказ: незамедлительно арестовать прибывшего из Турции господина, который называет себя «Аль-Кашар»! Заключить означенного Аль-Кашара в самый дальний и гнилой уральский острог, содержать его там — вплоть до моего особого распоряжения — в отдельном помещении, никогда не вступая с ним в разговоры! Все ясно?
— А как же, Данилыч, Медзоморт-паша? — неуверенно спросил Алешка.
— Это, маркиз, уже мои дела! Слушай дальше. Вот тебе — письмо к дьяку Андрею Виниусу. В нем я прошу Андрея — лично подобрать для Аль-Кашара надежную и тайную темницу, присмотреть, чтобы острожная стража была достойной. Давай, Алешка, одевайся — и исполняй, выезжай в Тулу и далее… Лично передашь арестованного Аль-Кашара Виниусу — из рук на руки! Только после этого возвращайся на Москву. Потом, уже в июле месяце, если захочешь, можешь проехаться на ладожский берег, к деревеньке Назия, там дела намечаются — насквозь веселые… Не волнуйся, Луизе твоей я все объясню: мол, дело важное, государево! А возвернешься — и свадебку сыграем веселую! Тем более что все равно раньше поздней осени не получится — сыграть свадьбу, потому как — война…
Глава десятая
Схватка с командором Лешертом
Луиза, узнав о скором, вернее, о незамедлительном отъезде своего ненаглядного маркиза, очень сильно расстроилась и даже откровенно запаниковала:
— А как же я? Что я буду делать на Москве Белокаменной, где жить?
Егор, мгновенно оценив сложившуюся ситуацию, очень акцентированно взглянул на Саньку, и та, сразу же поняв, что от нее требуется, принялась горячо утешать нежную герцогиню:
— Для начала — поселитесь с Катей (женская дружба крепла — прямо на глазах!) в нашем московском доме: он очень большой и просторный, места всем хватит. А потом Петр Алексеевич распорядится — куда, как, кто и что, — Санька скорчила многознающую милую гримаску и поведала — нарочито громким и таинственным шепотом: — Вот, к примеру, совсем недавно очень тщательно отремонтировали старый Измайловский дворец, привели в порядок тамошний знаменитый парк, пруды
