вида, держащий в каждой своей руке по высокой пивной кружке, увенчанной пышными шапками пены.
— Это, мин херц, пивная! Называется «Аустерия четырех фрегатов», [36] — охотно пояснил Егор. — Как солидному городу, особенно — портовому, да без знатной пивной? Да никак нельзя! Пиво, кстати, и недурное совсем, сами варим, в местных полях да перелесках дикого хмеля — навалом…
— Зайдем вечерком, обязательно попробую! — пообещал царь.
Когда гости подошли к накрытым столам, Егор извинительно развел руки в стороны и чуть смущенно пояснил:
— Вы уж, господа, извините покорно, но разносолов предложить не можем, так как ведем жизнь простую, походную… Нет ни жареных фазанов, ни икры черной, ни винограда с персиками. Зато имеется — без счета — дичи разной: зайцы, рябчики, тетерева, оленина, медвежатина, гуси-лебеди. Особенно много в местных прибрежных лесах бегает косуль и лосей. Попробуйте нашу морошку, черника нынче уродилась очень даже сладкой… Так что, присаживайтесь, угощайтесь, наполняйте ваши чары. Правда, мозельских вин не держим вовсе. Есть только водка хлебная, зубровка да медовуха русская…
— Подожди, Алексашка, подожди! — прервал его царь, неотрывно любуясь видами, открывшимися с холма. — Ага, значит, вон там будут вырыты длинные пруды, за которыми встанет Преображенская дивизия… Понятно! Вот там проложат широкий и длиннющий проспект, правильно? На том холме — заложим трехглавый собор? Кстати, господин генерал-губернатор, эти люди, что прибыли со мной, — важные и знатные архитекторы да инженеры строительные. Знакомься…
Петр стал сыпать иноземными фамилиями — совершенно незнакомыми Егору.
«Странно это! — удивленно высказался внутренний голос. — Ни одного знакомого — по моему двадцать первому веку — имени… Значит, Питербурх будут строить совсем другие зодчие? Хотя что тут странного? Ход Истории, благодаря твоим, братец мой, недюжинным усилиям, уже изменился. Город строится совсем в другом месте, вот и архитекторы — все другие. Как объяснял Аль-Кашар: из-за значимого вмешательства в Прошлое — мир разделился на два параллельных, отличных друг от друга…»
Когда все гости расселись за просторными столами на длинных, грубо сколоченных дубовых скамьях, а чарки и кубки были наполнены до краев, Петр поднялся со своего места и провозгласил здравицу:
— Предлагаю выпить — за здоровье Александра Даниловича Меньшикова, сэра Александэра, генерал-губернатора Ингрии, Карелии и Эстляндии, строителя нового града, славного Питербурха! — достал из-за обшлага пергаментный свиток, торжественно помахал им перед глазами слушателей: — Вот титульная грамота. Согласно этому документу, Александру Даниловичу Меньшикову, моему верному охранителю и сподвижнику, присваивается достоинство — Светлейшего князя Римской империи.[37] Пью за твое здоровье — Светлейший князь Ижорский!
В какой-то момент этой пирушки Егору пришлось отойти к ближайшим кустам — по малой нужде, где он — нос к носу — столкнулся с Волковым, который, очевидно, покинул праздничный стол по той же прозаической причине.
— Ну, Вася, что новенького творится на Москве? — спросил Егор. — Что происходит с нашими общими знакомцами?
— Да ничего нового, Александр Данилович, — подумав с минуту, ответил Волков. — Разве вот Яков Брюс пропал куда-то…
— Как это — пропал?
— Он же занимал целое крыло в Преображенском дворце. Недавно прохожу мимо этого крыла, а там вовсю кипят ремонтные работы: строительные мужики стены рушат, меняют полы. Спросил я Петра Алексеевича: «Куда это переехал наш Яшка?» А государь только скривился и ответил, мол: «Нет больше Брюса. Навсегда забудь о нем!»
— Да, дела! — вздохнул Егор. — А почему я не вижу Антона Девиера, царского верного денщика?
— А его куда-то князь Ромодановский отправил по делам, то ли в Пермь, то ли севернее…
Тревожно пискнуло чувство опасности. Пискнуло и тут же затихло…
Глава девятнадцатая
Падение с вершины, сбывшееся пророчество
Наступил июнь 1703 года. Погода стояла достаточно теплая, но было пасмурно, время от времени из хмурых серых облаков и туч начинал капать ленивый и задумчивый дождик. Поэтому праздничные столы были накрыты не в парке — возле звонкого фонтана, как задумывалось ранее, а на крытой террасе, примыкающей к дому, с которой открывался великолепный вид на Неву, где у новенького каменного причала на речных волнах тихонько покачивались старенький бриг «Король» и годовалый трехмачтовый фрегат «Александр» — личный генерал-губернаторский корабль Егора, построенный, к тому же, на его собственные деньги.
Поводов для скромных дружеских посиделок обнаружилось сразу два. Во-первых, необходимо было отметить новоселье: наконец-то была окончательно достроена василеостровская загородная вилла семейства Меньшиковых. А во-вторых, Егоровой жене Саньке, то есть княгине Меньшиковой Александре Ивановне, исполнялось двадцать шесть лет.
На Васильевский остров были приглашены и дисциплинированно прибыли только самые близкие: главный морской инспектор Алешка Бровкин и его трехлетняя дочка Лиза, вице-адмирал Людвиг Лаудруп с женой Гердой и сыном Томасом, младшая сестра Герды Матильда вместе со своим женихом — подполковником охранной Службы Фролом Ивановым, командир первого батальона Екатерининского полка подполковник Ванька Ухов, комендант Петропавловской крепости полковник Илья Солев и комендант крепости Шлиссельбург полковник Прохор Погодин с супругой и пятью детьми.
А вот генерал-майор Василий Волков приехать не смог, так как во главе с пятнадцатитысячным воинским корпусом находился в Ливонии — готовился брать на шпагу город Митаву. Ждали, что из Москвы приедут и другие дорогие гости: царь Петр Алексеевич, Екатерина и их малолетняя дочь Елизавета, царевич Алексей, царевна Наталья и князь-кесарь Федор Ромодановский. Но совершенно неожиданно третьего дня от царя пришло короткое письмо, в котором он извещал, что все московские высокородные особы прибыть не смогут — «по важнецким причинам, про которые будет рассказано отдельно».
— Какое странное письмо! — обеспокоенно удивлялась Санька. — Рука-то точно — Петра Алексеевича, а вот слова — совсем и не его: чужие какие-то, холодные да казенные… Ты, Саша, часом, ничем не обидел государя?
— Да что ты такое говоришь? — недовольно передернул плечами Егор. — Какое там неудовольствие может быть? Город успешно строится, флот свободно плавает по всему Балтийскому морю, шведы отогнаны далеко и надежно, взяты с боем Выборг и Кексгольм…
— Ну не знаю, не знаю! — тяжело и неуверенно вздохнула жена. — Предчувствия у меня просто какие-то странные, очень нехорошие…
До начала праздничной трапезы оставалось еще больше часа, поэтому все присутствующие разбились на три равноценные группы, каждая из которых занялась своими важными делами.
Женщины первым делом удалились на кухню: контролировать и подгонять поваров, мучить их бесконечными и противоречащими друг другу советами, по очереди снимать пробы с наиболее важных и ответственных блюд. Выполнив сию важную миссию, благородные дамы дружной стайкой направились внутрь дома: наряжаться и прихорашиваться перед высокими венецианскими зеркалами.
Дети — во главе с неутомимым и хулиганистым двенадцатилетним Томасом Лаудрупом — с громким визгом носились по аллеям молодого парка, разбрызгивая во все стороны теплые дождевые лужи. За ними присматривали няньки и денщики — под руководством Николая Ухова, родного дядьки Ваньки Ухова. Старый Николай занимал нынче должность главного управителя всего этого загородного поместья Меньшиковых.
А мужчины, дымя своими трубками, собрались вокруг небольшого костерка, лениво горящего в центре
