– Уроды? – живо заинтересовался Пётр. – Алексашка, пошли скорее, посмотрим!
Егор, ещё в классе пятом посещавший вместе со своими родителями санкт-петербургскую Кунсткамеру, сразу понял, что там такое – в этом бежевом шатре, и не испытывал ни малейшего желания заходить туда, но – приказ царский… Сглотнув неприятную слюну и тяжело вздохнув, он последовал за Петром.
В больших банках, очевидно, заполненных специальным раствором, чего только не было: человеческие эмбрионы, младенцы с тремя глазами – и прочими аномалиями, отдельные человеческие органы, крыса с двумя головами, непонятная жёлтая рука – с восемью пальцами.
Егор, чувствуя, что его начинает мутить, старался на банки не смотреть, внимательно изучая дощатый пол и матерчатые стены шатра. Была присуща его организму такая странность: совсем не боялся крови – ни своей, ни чужой, а вот перед всяким уродством испытывал сильнейшую брезгливость…
Пётр же, наоборот, как заведённый бегал от одного сосуда к другому, радостно тыкал пальцами, громко и искренне восторгался:
– Алексашка, ты посмотри только сюда, увалень худородный! Красота-то какая! А это? Гы-гы-гы! Ха-ха- ха! Вот славно-то как!
Уже выйдя из противного шатра, царь приказал Алёшке:
– Найди срочно Лефорта! Отведи сюда, велю купить, не торгуясь, всё это – вместе с шатром, и отправить – в Преображенское. Пусть там эти диковинки осторожно, чтобы ничего не разбить, сложат в большую кладовку – до моего приезда…
В конце апреля месяца они стали собираться домой, предварительно распространив слух, что часть Великого Посольства перебирается в Англию – пообщаться с тамошними аристократами, изучить разные ремёсла и хитрости английские…
Алёшка Бровкин, обойдя добрую половину порта амстердамского, высмотрел и нанял подходящую посудину – крепкий трёхмачтовый датско-английский бриг (один компаньон, он же капитан судна, – датчанин, другой – англичанин, постоянно проживающий в Лондоне) с гордым названием «Кинг», то есть по-русски – «Король». Корабль считался сугубо торговым, но вдоль каждого его борта располагалось по шесть бронзовых пушек, могущих стрелять как чугунными ядрами, так и картечными гранатами.
Перед самым отплытием в Москву были отправлены (разными дорогами) трое надёжных гонцов – с почтой к Фёдору Юрьевичу Ромодановскому, состоящей только из нескольких частных писем, в которых, на первый взгляд, не было ничего тайного: описывались голландские прелести и диковинки, подробно рассказывалось о достоинствах местных дам и скота домашнего… Только в заранее условленном месте было помещено секретное сообщение (симпатическими невидимыми чернилами) – об истинном маршруте следования царя и персон, его сопровождающих…
Петр, Егор, Алёшка Бровкин, Лефорт и ещё полтора десятка дворян-волонтёров из свиты Великого Посольства (все остальные ещё на шесть месяцев оставались в Голландии – совершенствовать приобретённые навыки и получать новые знания) загрузились, вместе со своими вещами и нехитрым скарбом, на корабль.
Поклажа Егора оказалась самой обширной и разнообразной. Как же иначе? Семена всяких разных овощных растений, рассада клубники и земляники, саженцы фруктовых деревьев и кустов, цветочные луковицы и черенки, многочисленные подарки – для родственников и друзей, всякие бытовые мелочи, могущие пригодится в повседневной жизни…
– Скопидом ты, Алексашка! – насмехался царь. – Не охранитель хваткий, а помещик натуральный! В деревне тебе – самое место, яблоки растить, коровам крутить хвосты…
– А я и не против, государь! – в шутку (в шутку ли?) ответил Егор. – Всегда, с лет младых, имел слабость к сельской жизни… Я бы с удовольствием навсегда поселился в деревне. Да вот кто тогда тебя будет охранять и оберегать?
Капитан «Короля» – датчанин по фамилии Лаудруп, неплохо знавший английский язык, скомандовал отплытие. Два пожилых матроса умело убрали сходни, в клюзах противно загремели ржавые якорные цепи, портовые работники упёрлись специальными длинными палками, которые по мере необходимости наращивались – вплоть до пятнадцатиметровой длины, в борт брига, сильно отталкивая его от деревянного пирса и одновременно разворачивая носом в открытое море…
Ветер, дувший с берега, наполнил два прямоугольных паруса, заранее установленные на центральной мачте, «Король» начал уверенно удаляться от полюбившейся всеми Голландии, держа курс на запад…
Когда отошли от берега на три—три с половиной морские мили, произошли два важных и воистину знаковых события.
Во-первых, царь прилюдно сорвал с себя очки и гладковолосый парик, снял накладную бороду и усы. Удивление дворян-волонтёров было безмерно, все застыли с открытыми ртами, совершенно не понимая – что делать дальше…
– Что такое? – дурачился Пётр. – Думали – дьячок Возницын всё это время был с вами? А тут узрели царя, и душа ушла в пятки? Ай-яй-яй, простота лапотная… Ладно, забудем, братцы! Алексашка, полковник Меньшиков! А где два бочонка с вином бургундским, которые генерал Лефорт привёз из Франции? В моей каюте? Нет, так не пойдёт! Выкатить на палубу и распить – в честь моего возращения в должность царскую…
Бургундское послушно распили – до последней капли, уже под общий смех и слегка солоноватые взаимные шутки…
Во-вторых, Лаудруп узнал от Алешки Бровкина, который за этот год научился бойко болтать по- английски, что плыть в Лондон никто и не собирается. Датчанин сперва несказанно удивился, затем разгневался и принялся грязно и длинно ругаться, а в конце разговора, осознав до конца величину денежной суммы, предлагаемой ему за резкую смену курса, сразу же замолчал, согласился со всем и отдал чёткое приказание рулевому – повернуть на северо-восток…
Более того, Лаудруп (через Алёшку) радостно сообщил, что несколько лет назад ему уже довелось побывать в устье реки Невы:
– Тогда, в самом начале июля месяца, «Короля» зафрахтовал один шведский купец. Бросили якорь недалеко от безымянного острова в устье Невы. На том острове стояла фактория чухонская. Целые сутки (ночью там летом очень светло) перевозили на лодках и сгружали в трюм разную копчёную и солёную рыбу: гигантских осетров, морских и речных лососей, ещё какую-то – мне незнакомую, с очень красивыми цветными спинными плавниками. С рыбным грузом пошли в Стокгольм, но по дороге ещё в одном месте бросили якорь, на лодках пристали к холмистому берегу, пешком, вдоль реки ходили в крепость Нарву.
– В Нарву ходили? Зачем? – Глаза Петра сразу загорелись.
– Покупать для нужд своих сыр, сметану, творог, – добросовестно перевёл поручик Бровкин. – Нарва, она славится своей едой молочной…
– Кстати это! – Царь взволнованно потёр одну ладонь о другую. – Всё одно к одному! Заодно взглянем и на эту крепость славную… О чём он, Алёша, ещё толкует?
– Говорит, что придётся в Копенгаген заходить, там бумаги выправлять нужные.
– Какие ещё бумаги?
Пообщавшись пару минут с датчанином, Бровкин доложил:
– До Копенгагена пойдём проливом Каттегат, там путь свободен. Дальше, в море Балтийское, придётся идти узким проливом Эресунн, там уже стоят корабли шведские, документы смотрят. Если что не так, дальше не пропускают, заворачивают назад. Но Лаудруп за дополнительные сто пятьдесят гульденов выправит все бумаги – какие надо…
– Ладно, передай этому жаде, что получит он своё золото… Всё теперь?
– Нет, ещё одно! В устье Невы шведы возвели – на одном из островов, крепость, названную ими Ниеншанц, а там, где река вытекает из озера Ладожского, стоит вторая крепость. Прозывается – Нотебург, Ореховый город – по-нашему… Мимо этих крепостей не пройти, там пушки установлены хорошие. Но за деньги можно договориться. Ещё триста гульденов надо приготовить – как пошлину торговую, её заплатим комендантам Ниеншанца и Нотебурга, и ещё пятьдесят – нашему капитану, за то, что он комендантам слово замолвит нужное…
Ветер внезапно стих, паруса беспомощно повисли на мачтах – бесполезными серыми тряпками.
– Штиль, мать его растак! – через Алёшку объявил Лаудруп – мужчина крупный, усатый, с массивной
