Только к четырем часам вечера были у Велги Витолы – хранительницы заповедника.
– Ой, какая я на вас злая, – улыбаясь во все свое доброе открытое лицо, запричитала Велга, – и какой же он вчера был: мокренький, забавный, и как он вставал, и солнышко было.
Я сразу же разглядела крошечного олененка, лежащего, свернувшись клубочком, в весенней изумрудной траве. Группа из трех операторов осторожно вошла в вольер.
Мама Ница отгоняла от новорожденной дочки других оленей. Мне было смешно, как она, вытянув по- гусиному шею, щипала их за бока. Велга принесла, нежно прижимая к себе, Оленушку – девочку и положила перед нами. Я назвала ее Одуванчик.
Олениха подошла к малышке и стала ее тихонько лизать, и вот уже над травой поднялась и закачалась ее головенка. Дальше олениха действовала носом. Она буквально поднимала олененка сильным волевым движением морды снизу вверх, и ей на секунду удалось приподнять ее. Но, не устояв, малышка свалилась в траву. Мать снова подняла ее, и Оленушка встала, а через мгновение уже шла, чуть покачиваясь на своих тоненьких ножках. Не знаю, как у мужчин, но у нас с Велгой подступали к горлу слезы, когда мы смотрели, как Ница целует свою дочку и кормит ее. Мы тихонько стали подходить, и нам удалось снять кормление совсем крупно. Видно было, с каким удовольствием сосет малышка материнское молоко, а в это время мама нежно мыла и массировала ее шерстку с крупными белыми пятнышками. Снять подобную сценку можно только с ручной оленихой, дикая никогда не подпустит к себе. Так что спасибо тебе, Ница! Невольно вспомнился мне самый счастливый день в моей жизни, день рождения моего сына Ванечки, когда принесли мне его показать после родов и мне неудержимо захотелось его не только поцеловать, но даже лизнуть. Теперь я понимаю, почему. Видимо, это древнейший материнский инстинкт.
Сели под деревья перекусить, а Ница улеглась прямо около нас, лениво пожевывая что-то свое. Ну просто лесная идиллия. Неожиданно Ница встала, подошла к нам с Велгой, подняла свое копыто и нежно стала прижимать им к себе меня, стараясь пониже наклонить мою голову.
– Это она накормить вас хочет, – засмеялась Велга, – уж больно вы ей понравились. Олененку ничего плохого не сделали, вот она и полюбила вас.
Мы решили снять проходы Ницы с олененком в весеннем лесу во втором вольере. Велга несла малышку на руках, а я немного подгоняла олениху Ницу. Как вдруг Велга громко сказала:
– Осторожно, здесь гадюка.
От испуга я подскочила. Справа от меня проползла маленькая черная змейка.
– Она опасна? – спросила я.
– Конечно, опасна, – спокойно сказала Велга. – В мае они смертельно опасны, – и прибавила, – здесь их очень много.
Я с ужасом вспомнила, что только что сидела на голой земле, где вполне могли быть эти несимпатичные мне животные.
– А это мой любимец, лосенок, – предварила нашу встречу Велга. – Зовут его, если по-русски, «парень» – Буцис.
Углядев Велгу, Буцис буквально кинулся на вольерную сетку, как это делают собаки, завидев хозяина, он стал прижиматься к ее рукам всей своей недюжинной силой.
– Ну вот, это мой ребенок, – с гордостью сказала Велга. – Я нашла его раненым на дороге. Он совсем не ходил. Я кормила его из соски. Он жил у меня дома у печки, а зимой, когда поправился, всегда ходил со мной рядом по лесу. Я хотела познакомить его с сородичами и привела к огромной доброй лосихе. Увидев ее, он шарахнулся в сторону, испуганно завопил и прижался ко мне. Он не узнал в ней свою, понимаете? Я для него – мама.
Несколько раз за сегодняшний день мне приходила на ум одна и та же мысль: как много происходит за такие «природные» дни. Жизнь как бы замедляется, становится намного длиннее, столько событий – и все это только один счастливый день! Даже не верится.
Половина второго ночи. Мы с Велгой совершенно одни в ее доме, в лесу. Часто Велга видит диких оленей. Они подходят к самым окнам, даже не боятся собак, а зимой они подкармливаются остатками еды, которые Велга заботливо кладет на порог. Она живет здесь совершенно одна три года. Это всех поражает, но факт остается фактом. За эти три года ее ни разу никто не испугал и не побеспокоил. Говорит она певуче, нараспев, с милым мягким акцентом.
– Знаете, я так хочу, чтобы вы знали, я ведь лесная, как это, колдунья, я могу попросить у леса, и он позволит спать, – и она улыбнулась своим словам.
Я стала расспрашивать ее, не было ли каких-то странностей в этих местах.
– Полно! – заявила она. – Полно странностей. Как-то одна моя знакомая не могла попасть к себе домой, хотя ходит по этой дорожке каждый день, но что-то уводило ее от дома.
– Как же ты живешь одна? И не страшно? – спросила я.
– Нет, что ты. Главное, я здесь абсолютно счастлива. Первый год здесь не было воды. Зима – холодная-прехолодная. Но я, я летала над крышей от счастья, – смеясь, рассказывала Велга. – И сейчас летаю. Потому что я знаю, кто-то работает за квартиру, кто-то за деньги, кто-то потому, что детский сад рядом, а вот так, как я… как мне повезло – это редко…
Когда Велга рассказывает, ее крепкое крестьянское лицо становится очень красивым. Чуть вьются темно-каштановые волосы, светятся прозрачно-зеленые глаза; рослая, сильная, интересная.
– Ты знаешь, я ведь предвижу многое, что будет, – говорила Велга. – Вот увидишь, что-то помешает нам спать.
Не успела она произнести эти слова, как погас свет. Мы хохотали над даром предсказания Велги, пока врубали пробки.
У Велги великолепная библиотека о природе и животных. Много книг и на русском языке. Взяла одну из них: автор – знаменитый путешественник и естествоиспытатель Гржимек. Не удержалась и записала несколько фраз из его великолепной книги: «Первозданную природу надо беречь не меньше, чем мы бережем картины Рафаэля. Кельнский собор, Акрополь можно при желании восстановить, ту или иную картину – реставрировать, а вот уничтоженную стеллерову корову или зебру-квагту никогда больше не увидит ни один человек».
По поводу дамочек, носящих тигровые манто, Гржимек сказал: «Тигровые шкуры лучше сидят на тиграх, чем на коровах».
Младший сын Гржимека погиб в авиакатастрофе: самолет столкнулся с гигантским грифом. Его похоронили на краю кратера вулкана в Африке. «Я был счастлив, что прожил столько лет рядом с этим прекрасным человеком», – сказал Гржимек о нем.
Я отложила книгу. Дом Велги звенел тишиной. Закрыв глаза, я начала засыпать. Во сне я увидела улицу, по которой шла, пританцовывая, взявшись за руки с другими людьми. Узнала только Диму Золотухина, потому что он шел впереди меня. Было как-то необычайно легко и хорошо. Звучала бесхитростная мелодия из фильма «Вам и не снилось». Очень скоро она приобрела какую-то надмирность, ритм и темп стали чрезвычайно яркими. Стало невероятно хорошо, сердце преисполнилось какой-то неземной радости, и я почувствовала, что стремительно лечу куда-то вверх. Некий голос внутри меня сказал: «Пока рано». И еще: «Нужно жить чисто».
Я раскрыла глаза и не увидела – почувствовала, что вишу в воздухе, метрах в двух над кроватью. В сознании еще звучала божественная музыка, и было очень хорошо и совсем не страшно. Вдруг раздался треск, как от электрического разряда, сильно и больно защипало в верхней части головы, и от меня кругами пошло сильное радужное свечение. Полыхание и треск продолжались считаные секунды, но они осветили всю комнату. Я даже подумала, что в меня попала шаровая молния. Но вот явление прекратилось, и я вновь лежу на своей подушке лицом вниз, а жжение, но уже не сильное, продолжается.
Первые мысли: «А есть ли у меня волосы на голове? Или, может быть, они сожжены?» Я осторожно высвободила руку и потрогала свою голову: волосы на месте. Я повернулась на бок, включила свет и записала в дневник это происшествие.
Было это в 4 часа утра. Состояние нормальное, голова ясная. Но жжение продолжалось недели две, чтобы я не забыла и не посчитала это сном.
Утром пришел Саша Филатов, и я ему рассказала, что было со мной этой ночью.
– Ну, и что же изменилось в тебе после этого? – спросил он.
– Я и раньше не очень-то боялась смерти, а теперь точно знаю, что это некий процесс, скорее
