— Сбавь-ка шаг, — сказал, задыхаясь, старик.
Каким бесконечно далеким казалось Бенедикту вчерашнее утро — словно оно было в другой жизни. Ему не верилось, что всего лишь вчера он не спеша шел на исповедь, а потом познакомился с отцом Брамбо... А сейчас он так торопился, будто боялся, что тюремщики переменят свое решение и кинутся за ним вдогонку.
Старик кашлял и задыхался.
— Тише, тише, — взмолился он наконец. Бенедикт пошел медленнее. — Вот лицемер! — зло проговорил священник. — Я сразу понял, что этот офицер вовсе не католик, но креста он испугался — креста дьявол боится. Ты заметил, как он покраснел? — Старик положил руку на плечо Бенедикта. — Тише, — прохрипел он, задыхаясь, и затем спросил: — Кто этот человек, которого ты послал ко мне?
Бенедикт резко остановился.
— Какой человек?
Отец Дар обрадовался передышке и начал вытирать вспотевшее лицо.
— Ну да, кто-то постучался ко мне, а потом спрятался и стал звать меня. Напугал меня так, что я до сих пор дрожу. Больше я никогда не отважусь выйти во двор ночью, — сказал он.
Бенедикт уставился на него в полном недоумении.
— Он сказал, что ты в тюрьме. Сказал, что ты послал его ко мне. «Уйди, сатана!» — крикнул я, а он опять: «Бенедикт в тюрьме!»
Мальчик вздрогнул и отвел глаза.
— Потом он исчез, как привидение. Мне казалось, я вижу дурной сон. И только позже я понял: плохие вести всегда приносит дьявол.
— А он... — удивленно начал Бенедикт и смолк. Сердце его застучало. Бенедикту показалось, что у него вдруг выросли крылья. Он снова пошел вперед.
— Я схватился за карман, где лежали мои шестьдесят три цента, — драматически продолжал отец Дар, — и зашептал молитву, когда он вдруг вылез из-за куста сирени и двинулся на меня...
— Это, верно, кто-нибудь из тех, кого я встретил в тюрьме, — коротко ответил Бенедикт.
— В тюрьме? — Отец Дар остановился и схватил Бенедикта за плечо. — Вор?
— Нет, — твердо ответил Бенедикт. — И не дьявол. — На мгновение ему показалось, что все на свете переместилось: хорошие люди сидели в тюрьме, а плохие были на воле... — Нет, не дьявол, — повторил он резко, как будто отец Дар сомневался в этом.
Но отец Дар метнулся в сторону.
— Гляди в оба! — шепнул он и исчез в боковой улочке. Бенедикт, глубоко раскаиваясь в том, что он мог плохо думать о старом священнике, остался стоять у телеграфного столба. Он чувствовал себя обиженным, но тем не менее послушно ждал и следил, не появится ли кто на улице.
— Уф, — облегченно вздохнул отец Дар, возвращаясь к нему. — Как, ты сказал, его зовут?
— Я не говорил, как его зовут! — буркнул Бенедикт и отвернулся. Он пошел впереди. Все тело у него ломило, словно его переехали, оно болело и ныло, как больной зуб. Мальчику хотелось поскорее выйти из города, убежать подальше от тюрьмы, забыть о ней, и в то же время он боялся возвращения домой. Услышав тяжелое дыхание отца Дара позади, Бенедикт нехотя замедлил шаг.
— Говорят, ты уже познакомился с нашим новым... с отцом Брамбо? — небрежно спросил отец Дар, догнав Бенедикта.
— Да, сегодня утром. То есть вчера утром, — сказал Бенедикт. Лицо его омрачилось: снова перед ним возник образ молодого священника — тот стоял на стертых ступеньках лестницы, стройный и бледный, с растерянным, страдальческим выражением лица и глядел вниз, на долину. Сердце мальчика устремилось к нему. Казалось, после пережитых им самим страданий скорбь отца Брамбо стала ему понятнее.
— Да, я видел его, — повторил Бенедикт. — Я показал ему нашу Яму.
— Ну, и что он сказал? — нетерпеливо спросил старик.
Бенедикт шаркал подметками по тротуару.
— Сказал, что ему тут нравится, — ответил он, уклоняясь от пристального взгляда отца Дара.
Старик старался не отставать от мальчика.
— Да, да, — деловито сказал он, кивая косматой головой. — Отец Брамбо будет мне хорошим помощником. Ведь я уже стар, Бенедикт, — продолжал он жалобно, с укоризненным смешком, словно Бенедикт убеждал его в обратном. — Мне нужен молодой помощник. И вот епископ послал мне этого Давида, чтобы я мог опереться на него. Да, опереться, как на посох. Теперь мне станет легче. Этот молодой человек обладает всеми достоинствами. Но он молод, а знаешь ли, молодые... — Он посмотрел на Бенедикта и прищурился. — А он не говорил, что все здесь слишком убого?
— Что убого? — недовольно буркнул Бенедикт.
— Ну, Литвацкая Яма, город, церковь. Он ведь из Бостона, — сказал отец Дар.
— Нет, не говорил.
— Да, он мне очень поможет, — закивал головой старик. — Мне было тяжело последнее время... — Он покосился на Бенедикта. — Очень тяжело.
Бенедикт не отзывался на его слова. Старик опустил руку ему на плечо.
— Как ты думаешь, а зачем он приехал на самом деле? — испуганно зашептал вдруг отец Дар.
Бенедикт с изумлением посмотрел на него.
— Что, отец мой? — вскричал он.
Старик поднял дрожащую руку.
— Ничего, ничего, — быстро проговорил он и огляделся вокруг. — Так ты сказал, что он не вор?
— Кто? — резко спросил Бенедикт.
— Человек, которого ты прислал ко мне, — с упреком ответил отец Дар. — Тот, кто поднял меня с постели, чтобы передать твою просьбу.
Бенедикт вспыхнул.
— Утром я буду прислуживать вам за ранней обедней, — горячо сказал он, поднимая на старого священника ясные, честные глаза. Старик заморгал; он перегнал Бенедикта и пошел впереди.
— Отец Брамбо попросил меня дать ему отслужить эту обедню, — сказал священник.
Бенедикт долго глядел на спину отца Дара, потом тихо спросил:
— А отец Брамбо знает...
— О тебе? — Старик покачал головой. — Нет. Ты будешь служить раннюю обедню вместе с ним, — сказал он, оборачиваясь и лукаво улыбаясь Бенедикту.
Дойдя до лестницы, оба остановились поглядеть на Литвацкую Яму. От завода по-прежнему бежали вагонетки, груженные горящим шлаком. Пока они стояли и смотрели, небо озарилось трепещущим пламенем, гигантский огненный шар выскользнул из опрокинутой вагонетки и покатился по откосу. Вдруг он высоко подпрыгнул в воздух, рассыпался на тысячи кусков и огненными брызгами посыпался вниз. Шлаковый отвал лежал в тени, а позади него, там, где начинались пыльные дюны, темнота поблескивала, как черная шкура в отсветах пожара. Завод, не знающий ни сна, ни отдыха, содрогался вдали. Кончилась смена. Рабочие возникали из мрака и спускались по лестнице, стуча своими тяжелыми башмаками.
У подножья холма Бенедикт попрощался с отцом Даром.
— Спи спокойно, — сказал старик, сворачивая на свою улицу.
Он еще раз обернулся и помахал вслед Бенедикту,
Мальчик дошел до своего дома. В окне горел свет. На здании школы глухо пробили часы. Пахло свежевскопанной землей. Из канавы за домом несло гнилью и сыростью. В хлевах, что лепились вдоль улицы, глухо мычали коровы.
Бенедикт долго стоял у двери, вслушиваясь в окружающий его сумрак. Двор дремал под лунным сиянием, вдали трепетали отсветы горящего шлака: город притаился на холме, словно раскрытый капкан. Мальчик медленно повернул дверную ручку.
Они сидели в желтом свете керосиновой лампы. Мать вскинула на него глаза. Отец, сгорбив широкие плечи, сидел за столом в овчинной безрукавке и синей рубашке; в руке он держал бутылку самогона. Бенедикт остановился в дверях. Отец поднял голову и тяжело повернулся. Взгляды их встретились. Бенедикт вспыхнул и с минуту не отрываясь смотрел в мрачные глаза отца, потом потупился.
— Святой лодырь вернулся! — грубо, насмешливо пробасил отец. Казалось, глаза его еще глубже
