полагается шутить с сахибами.
Номер 18 действительно располагался на третьем этаже Ланкастер-билдингз, и дверь в приемную доктора Ница была ясно помечена инструкцией: «ЗВОНИТЬ И ВХОДИТЬ». Я позвонил, однако войти не сумел — дверь была заперта. Расслышав изнутри какие-то шумы, я раздраженно постучал в морозное стекло — затем громче, после чего — еще громче, по ходу выкрикивая такие слова, как, например, «Хой!». Неожиданно дверь распахнулась, изнутри высунулась огромная смуглоокрашенная рука, схватила меня за фасад парижского легкого костюма и втащила в приемную, где и разместила на неудобном кресле. Хозяин смуглоокрашенной руки другой рукой, столь же смугло окрашенной, держался за огромный автоматический пистолет Стечкина топорной работы и наставительно им помахивал. Я проникся его желаниями мгновенно — «стечкин» ни при каких условиях не может служить дамским орудием самообороны, — а потому устроился в своем уютном креслице тихонько, как любая уважающая себя мышка.
В стоматологическом же кресле сидел пациент; им занималась пара дантистов. Вначале мне показалось необычным, что на врачах — темно-синие макинтоши, как и на малом со «стечкиным» в руке, а на их пациенте — дантовский белый халат. (Простите —
Парни в синих макинтошах какое-то время покрякали между собой, затем обернулись ко мне.
— Ты кто? — спросил один. Я жалобным манером хлопнул ладонью себе по нижней челюсти и недурно изобразил муки страдальца от зубной боли. Человек отнял мою руку от челюсти и двинул меня боковиной тяжелого пистолета. После чего поднял меня с пола и снова усадил в кресло.
— Зуб теперь лучше? — Я энергично закивал. — Ты, может, узнаешь наши лица опять? — Тут уже не было необходимости в пантомиме страданий.
— Батюшки, откуда? Вы все для меня на одно лицо… Я хочу сказать,
Он переместил большой пистолет в правую руку и двинул меня им снова. Вот теперь мне действительно требовался стоматолог. Малый в бессознательное состояние меня не ввел, однако с чисто практической точки зрения я решил в оном побыть. Голове позволил упасть. Снова бить меня малый не стал.
Сквозь полузакрытые глаза я наблюдал, как три омакинтошенные личности сняли с бессознательного доктора Ница одежду. Стоматологом он был довольно упитанным — как и все люди его профессии. Один гад вытащил что-то из кармана, а картонную упаковку небрежно швырнул через плечо. Она приземлилась у моих ног: торговая марка гласила «ЗверьШтюк» — одно из тех внушающих ужас цианакрилатных клеящих веществ, для которых не существует известных растворителей. Если попадет на пальцы — не трогайте их, понадобится верное хирургическое вмешательство. Один из тройки намазал им все сиденье стоматологического кресла и сверху усадил голого доктора Ница, пошире расставив ему ноги. После чего они употребили вещество и на другие проказы, о которых вам здесь читать охоты нет, а я бы с радостью забыл. Сказать вам правду, здесь я и впрямь отключился по-честному. Отсроченный шок, что-то вроде.
Когда я вернулся в чувство, обнаружилось, что рот мой полон маленьких твердых царапучих камешков, которые я исправно выплюнул в ладонь. Ну да — разнообразные пломбы, само собой.
Трое в макинтошах уже ушли, поэтому я подобрался ближе к сидящему доктору Ницу. Глаза его были более-менее открыты.
— Полицию? — спросил я. Он не подал мне и знака. — Послушайте, — сказал я, — вам нужна «скорая помощь», а они все равно вызовут полицию. Странно будет выглядеть, если мы сами не сделаем этого сразу.
Он медленно и осторожно кивнул, словно только что осознал: он уже немолод. В действительности же ему было чуть за сорок — или побывало столько еще утром. Я и сам чувствовал, как годы взяли свое.
— Во-первых, — сказал я (слишком хорошо я разговаривать не мог из-за того урона, который нанесли моим зубам; он не мог разговаривать вообще по причинам, которые вскоре станут вам ясны), — во-первых, что именно я у вас должен забрать? — Голова его медленно повернулась, и взгляд уцепился за стену у самой двери. Я подошел к означенной стене. — Это? — Я показал на довольно дурно исполненный художественный свиток. Он покачал головой. По очереди я ткнул в несколько рамочек с дипломами внутри, призванных уверить клиента, что доктор Ниц Клык Пик лицензирован на выдергивание зубов в разумных пределах. Он продолжал качать головой и немо пялиться в стену. На которой больше ничего не было, кроме мушиного помета и вульгарной рекламы зубной пасты, изображавшей Мистера Тюбика Пасты футового роста с ручками и ножками, окруженного десятком-другим настоящих тюбиков упомянутого средства личной гигиены. Точнее, некогда окруженного, ибо теперь они были разбросаны по полу, раздавленные и выдавленные этими гадами. Я отодрал от стены самого Мистера Тюбика П. Он был наполнен мелким белым порошком.
Понятия не имею, каковы должны быть на вкус героин и кокаин, поэтому я не стал пробовать порошок с кончика пальца, как это делают по телевидению, если вы еще не спите в такое время ночи, но сомнений в том, что это не детская присыпка, у меня почти не возникло.
Я никогда не блистал на уроках умственной арифметики, но быстрая и ужасающая калькуляция подсказала, что я стал гордым, хоть и застенчивым владельцем более чем полукилограмма крайне противозаконного белого порошка. Скажем, восемьдесят тысяч фунтов в Амстердаме. А если точнее — скажем, полвека в каталажке. Не могу заверить вас, что меня это хоть как-то удовлетворило: восьмидесяти тысячам фунтов я рад, как кто угодно, ибо я не столь высокомерен, как мой брат, — но я всеми силами предпочитаю, чтобы мне их тихонько скинули в «Юньон де Банк Сюисс»; таскать это с собой в немыслимом тюбике от зубной пасты, полном приговоров, мне как-то не хочется.
Д-р Ниц принялся издавать тревожные звуки. Я, конечно, всегда был филантропом, но впервые в жизни мне довелось высмаркивать нос китайскому стоматологу. Ртом он дышать, разумеется, не мог. Затем я по телефону вызвал «скорую помощь» и полицию и сделал ноги, ибо я нацелен на выживание.
Вернувшись в отель, я позвонил Иоанне — вы знали, что из Китая можно Лондон
— На самом деле все очень легко, Чарли-дорогуша, — сказала она, когда я развернул перед ней весь гобелен своего смятения. — У тебя есть ручка или карандаш?
— Разумеется, есть, — рявкнул я, — но какого черта…
— Тогда записывай. Укрой, э, средство гигиены, где-нибудь на себе. Завтра утром пораньше вылетай из Гонконга в Дели. Затем — из Дели в Париж. Затем садись на рейс «Эр Франс» Зед-Зед 690 до аэропорта Дж. Ф. Кеннеди, Нью-Йорк. Записал правильно? ОК. Теперь, после взлета зайди в туалет — извини, дорогуша, я никогда не привыкну говорить «уборная» — и отвинти смотровой лючок за унитазом. Спрячь барахло там. В Кеннеди пройди таможню и возьми билет на рейс Зед-Зед 887 до Чикаго: тот же самолет, но теперь это внутренний рейс и никакой таможни, понимаешь? После взлета изыми средство гигиены. Позвонишь мне из Чикаго, и я скажу тебе, что делать дальше. ОК?
— Нет, — ответил я.
— Как это — «нет», дорогуша?
— Так, что как бы — «нет». В смысле — нет, я не стану этого делать. Я видел фильм о Сан-Квентине[101] и терпеть не могу все его камни до единого. Я смою эту дрянь в то, что ты называешь «туалетом», как только вернусь в отель. И пожалуйста, не пытайся меня переубедить, ибо я уже настроился.
— Чарли.
— Да?
— Помнишь, я уговорила тебя сделать вазэктомию сразу после того, как мы поженились?
— Да.
— В такой хорошенькой клинике?
— Да.
— Они тебе не сделали вазэктомию.
— Боже праведный! — вскричал я в ужасе и смятении. — Да я же мог бы родить ребенка!
— Не думаю, дорогуша. А сделали они вот что — имплантировали тебе в, э, пах крохотную взрывную капсулу с часовым механизмом на кварцевом распаде. И взрывается она — дай поглядеть — через десять дней. Извлечь ее оттуда, не активируя механизм абсолютной надежности, может лишь тот парень, который ее туда поставил. Поэтому прошу тебя — не позволяй никому туда лазить: ты мне как бы нравишься какой есть, знаешь ли. Эй, Чарли, ты еще тут?
— Да, — с оттяжкой произнес я. — Очень хорошо. Продиктуй-ка мне еще раз номера этих рейсов. И вот еще, Иоанна?
— Да, дорогуша?
— Скажи тому парню, который знает, как вытащить из меня этот прибамбас, чтобы он очень, очень осторожно переходил дорогу, э?
16
Маккабрей принимает на грудь больше, чем полезно, и пугается компетентным пугальщиком
«Старый браконьер»
С ПОЛУЧЕНИЕМ ПОДОРОЖНЫХ я не стал задерживаться — даже для того, чтобы потерять свою тысячу фунтов за игорными столами достославного Макао; вместо этого запихал все, что у меня было, — ну почти все, — в чемодан и спустился к стойке портье расплатиться по счету и забронировать билет на ночной рейс. Малый за стойкой — и как это все они ухитряются выглядеть такими одинаковыми? — сообщил, что у него в сейфе для меня кое-что есть. Будь мне куда бежать, осмелюсь выразиться, я бы — побежал. А так я издал индифферентное «о, а?». Малый за стойкой покрутил сейф и выудил из недр его толстый конверт; корявой рукою он был адресован «Другу бедных», и малый не удосужился снять пришпиленный клочок бумаги, на котором значилось: «Для слишком грузного парня, похожего на еврея, который носит задом наперед воротничок и очень много пьет». Я не гордый, я открыл конверт — в нем содержалась записка: «Уважаемый отец, я сыграл на ваши бабки в кости и сделал пять пасов подряд а потом принял против двух других игроков и мне повезло и я взял только 5 % себе за время и хлопоты и надеюсь что бедные помолятся за вашего покорного…» Помимо записки, конверт содержал неправдоподобный ком наличной валюты всевозможных стран мира. Отели вроде того, где остановился я, само собой, предоставляют круглосуточные банковские услуги, и я приобрел банковский чек на свой выигрыш (и большую часть тысячи фунтов своих
