терзали по ночам сомнения, они не давали ему заснуть. Тогда он осторожно садился на кровати, пытаясь не разбудить храпящее рядом страшилище – все напрасно, она всегда просыпалась, – и до рассвета думал, есть ли на самом деле жизнь по ту сторону, не был ли Бог исключительно выдумкой людей, и выбрал ли он сам хорошее дело, чтобы однажды получить вознаграждение за свои несбывшиеся надежды. Боже, избавь меня в другой жизни от ремесла шпика и христианина.
Жозеф заговорил первым, что в данном случае было равносильно капитуляции.
– Что вы хотите в обмен?
Он ответил не сразу. Слишком уж приятно видеть страх в выпученных глазах загнанного зверя.
– Нам известно, что ты оказывал, скажем так, особые услуги некоторым людям, близким к верхам.
– Я имел дело только с анонимными лицами, с посредниками. И всего пару раз. Поскольку дело пахло керосином, я быстро вышел из игры.
– Мы бы хотели, чтобы ты в нее вернулся. Чтобы ты опять наладил контакты.
– Вы хотите застать кого-нибудь с поличным?
Он слегка поклонился, с иронией отдавая дань проницательности своего собеседника.
– В нашем деле требуется особая осторожность. Мы не имеем права на промашки. Крупная добыча крайне недоверчива, хорошо защищена и опасна.
– Кого именно вы имеете в виду?
Он встал, потянулся, подошел к окну, выходившему на бульвар. Ему нравилось, как поскрипывает паркет под резиновой подошвой его ботинок. Тихий, уютный звук, ласкавший ухо в отличие от взвизгивающего линолеума в его гостиной.
– Некоторых представителей европейских властей во Франции. На данный момент мы только подозреваем их.
– А кто хочет их скинуть?
– Я не могу ответить на этот вопрос.
– Не хотите или не можете?
– Раз я не могу ответить, ты этого не узнаешь.
Капли дождя застилали стекла, и сквозь них мокрые деревья казались усталыми призраками, а редкие машины – серыми полосками.
– Я полагаю, что фанатики легиона, – произнес Жозеф.
Он обернулся со стремительностью, неожиданной при его габаритах, и испепелил взглядом араба.
– Не тебе читать мораль на предмет фанатизма! Это у тебя одни фанатики!
Сутенер широким жестом указал на комнату.
– Мой дом здесь. Я родился во Франции, мои родители, родители моих родителей родились во Франции. Я говорю по-французски, я не знаю арабского, я не способен прочесть Коран.
– Но ты и не крещеный, и не ходишь в церковь.
Жозеф встал и тоже подошел к окну. Он был невысокого роста и не широк в плечах, зато обладал бойкостью хищной птицы. Свой костюм жемчужно-серого цвета и светло-розовую рубашку он носил с безупречной элегантностью. Черт, одетый с иголочки, эдакий змий, будоражащий Еву в каждой женщине, который ежедневно изгонял человечество из райского сада.
– Я не верю в Бога, господин помощник легионеров. И я не понимаю, что вам за дело до этого. Прежде Франция славилась свободой совести.
– Вот как? По-твоему, свобода совести – толкать девушек на панель и устраивать оргии для честных матерей семейства?
– Таков закон соответствия спроса и предложения. Я же не разыскиваю этих женщин по домам. Они бы сдохли с тоски, если б им не позволяли отыграться и отомстить мужьям.
– Прости, я и не предполагал, что ты так заботишься об их душевном покое. Я-то, идиот, думал, что ты качаешь бабки и у них, и у их мужей.
Жозеф тихо покачал головой, словно что-то припоминая. Проигравший кролик оказался интереснее и трогательнее.
– Грех, господин помощник легионеров, всегда в тени добродетели.
Несмотря на дождь и ветер, он решил пройтись до дома пешком. А может, как раз из-за дождя и ветра: ему необходимо было очиститься с помощью воды и воздуха, получить новое крещение. Он не боялся пройти весь Париж с запада на восток. Он позвонил своему пугалу, проворчавшему в ответ, что ей, конечно больше нечего делать, как ждать его, что если он хочет поужинать, то пусть поторопится или съест бутерброд в какой-нибудь забегаловке. Ему как полицейскому разрешалось пользоваться мобильником наряду с легионерами, врачами, пожарниками и высокими чиновниками. Телефонная сеть Неороп теоретически действовала на территории всей Европы, но во время бомбежек и терактов большая часть антенн была разрушена, и теперь зона действия сети ограничивалась городами. Запрет на мобильные телефоны спровоцировал подпольную торговлю, которая, однако, быстро свернулась, оказавшись невыгодной и опасной, – благодаря спутниковой связи Неороп служил также системой наблюдения и перехватывал все звонки и эсэмэски. Правда, теперь он действовал не так четко, поскольку у космических агентств не хватало денег на запуск новых спутников и на обеспечение работы старых. Ухо Большого Брата, как прозвали Неороп, улавливало только обрывки разговоров.
Он облокотился на парапет мостика Дебийи и смотрел, покуда не закружилась голова, на бурные воды Сены, такой же грязной, как и его душа. Чуть поодаль две трубы ядерной электростанции, построенной в самом центре Парижа, выплевывали клубы белого дыма, похожего на две одинаковые неустойчивые колонны, подпирающие низкий потолок черных туч.
Он старел, его вера поистрепалась, сумерки одолевали его, и у него больше не было ни сил, ни желания сопротивляться их соблазну. В минуту прозрения, когда он был честен с собой, он признался себе, что завидует таким, как Жозеф. Мысль о том, что ему опять придется втискиваться в свою тесную и мрачную квартирку, снова проводить ночь бок о бок с пугалом, вызвала у него отвращение и новый приступ тошноты.
Она даже не родила ему ребенка. Правда, анализы показали, что она была вполне способна к деторождению, и таким образом заставляли предположить, что причиной их бесплодия был некий изъян в его сперме, но вместо того, чтобы взглянуть в лицо этой возмутительной и унизительной реальности, он предпочел замкнуться и затаить обиду.
Он поставил свое существование на карту иллюзии и лжи.
И потерпел крах.
Он перекинул одну ногу через парапет. Он никогда не умел плавать. За спиной у него раздался чей-то стон. Господь не приемлет самоубийства. Какая разница? А он не приемлет Господа. Он ничего не добился по одну сторону, значит, ему нечего ждать и по другую. Жозеф, хоть ему и доставалось с обеих сторон, по крайне мере жил в полном согласии со своим отсутствием принципов.
– Не делайте этого!
Делать что-то? Надо просто разделаться со всем.
Он ухватился за верхнюю перекладину парапета и оглянулся через плечо. К нему бежала женщина. Полы ее расстегнутого плаща взметнулись над черным пламенем волос. Ее платье, прибиваемое ветром, обтягивало грудь и круглый живот. Возможно, несущая в себе новую жизнь, она была прекрасна и трогательна в своей отчаянной попытке спасти от гибели обреченного человека. Ее высокие каблуки застревали в выбоинах мостовой, мостик вздрагивал при каждом ее шаге, словно билось металлическое сердце.
Она подбежала слишком поздно.
8
Труп, лежавший у стены, шевельнулся и застонал. Стон был похож на хрип сифона, из которого льется вода. Оба дружка Киля рванули прочь, словно на них бросилась орава демонов. Женщина приподнялась, высвобождаясь из-под мертвых тел и стряхивая с себя толстый слой пыли. Киль без конца оглядывался на нее, револьвер, наставленный на лоб Пиба, дрожал в его руках, в светло-серых глазах злоба постепенно сменялась страхом, крупные капли пота нависли над бровями и над верхней губой. Эта женщина казалась такой… мертвой еще пару мгновений назад! Ее воскресение парализовало Киля, мешало ему нажать на курок.
