Схватки стали реже, но долгие периоды передышки оказывались более опасными, чем боль: она теряла бдительность, и внезапные спазмы застигали врасплох. Несколько раз она едва не отпускала захваты. Но каждый раз рефлекторно успевала перенести вес тела на бедро, словно присоской приклеиваясь к кораллу.
Им понадобилось четыре часа, чтобы добраться до вершины опоры. Там они уселись на край глубокой ниши, которую отыскала Оники, и перевели дыхание. Пот приклеил волосы к вискам, щекам, шее. Капли крови сочились из царапин на руках, плечах, спине, бедрах, икрах.
– Ну и где же твоя труба? – выдохнула явно уставшая Сожи.
– В тридцати метрах отсюда…
– Как туда добираться? У нас же нет связной платформы…
– Цепляясь за щит и передвигаясь на руках…
– А если захваты рассыплются?
– Пока они держались. Надо пройти их один за другим…
Оники не успела закончить фразу. Ее буквально скрутило новыми схватками. Ей показалось, что кости таза расходятся, лопаются, что в ее внутренности вонзаются острые занозы.
– Чистое безумие! – проворчала Сожи. – Вернемся в деревню, пока не поздно!
Боль искажала черты Оники. Участившееся дыхание сопровождалось стонами. Черные волосы прядями забивались в рот. Потом боль постепенно отступила.
– Я никогда тебя не спрашивала, почему тебя осудили на вечное изгнание на Пзалион…
– Считаешь, самое подходящее время? – удивилась Сожи. – Мы взобрались на высоту восьмисот метров, ты вот-вот родишь…
– Мне надо, чтобы кто-то говорил со мной…
Сожи протянула руку и нежно погладила волосы молодой сестры.
– Ты обладаешь мужеством, малышка Оники. Я не знаю мерзавца, который бросил тебя, сделав ребенка, но кто бы он ни был, он тебя недостоин!
– Не говори о нем плохо! – запротестовала Оники. – Он не просто мужественен, он превыше всякого мужества!
– Так думала и я о мужчине, которого, как считала, люблю… Любовь ослепляет и оглупляет нас, малышка. Я считала его исключительным существом, а он только стремился разорвать обеты моего целомудрия, чтобы обладать мною. Он обещал увезти меня на другой мир… Мне было уже более сорока лет, и я вроде миновала возраст безумных поступков. А когда он получил желаемое, то выдал совету матрион, а сам бежал, как вор. Продолжение угадать легко: матрионы проверили меня и приговорили к вечному изгнанию на Пзалион, выставили на площади Коралиона… Три дня и три ночи в клетке, это так долго. Люди шли мимо меня, оскорбляли, плевали, дергали за волосы, рвали платье на куски…
Глаза старой женщины наполнились слезами. Хотя уже прошло двадцать лет, рана так и не затянулась, унижение и отчаяние были столь же острыми.
– Ты жалеешь, что нарушила обет целомудрия? – спросила Оники.
На усталом лице Сожи появилась печальная улыбка.
– Я сожалею лишь об одном: что остановила свой выбор на этом человеке. Он не только не имел совести, но и занимался любовью, как чурбан! По сравнению с ним безумцы острова – превосходные любовники!
– Ты хочешь сказать…
– У этих бедняг, как у любых мужчин, есть желания… Быть может, не столь жгучие. Они дарят мне удовольствие и нежность. У них нет эстетического воспитания, но их прикосновение и сила умиротворяют… Я тебя шокирую?
– Меня шокирует то, что ты валишь всех мужчин в одну корзину!
– Знаешь, тот, кого любишь, всегда отличен от остальных… – вздохнула Сожи.
Разговор вдруг вызвал раздражение Оники. Она наклонилась, уцепилась за выступ щита и повисла в пустоте. Воспользовалась инерцией, чтобы выбросить свободную руку на поиск другого захвата, потом двинулась вперед, раскачиваясь, как ярмарочный акробат.
Сожи несколько мгновений не могла решиться последовать за юной сестрой. Потом, в свою очередь, повисла над восьмисотметровой бездной. Ее влажные руки цеплялись за неровности коралла. Она бросила взгляд вниз: отсюда остров не был виден. Внизу был черный и бездонный провал.
Оники уже преодолела две трети пути, когда под ее пальцами опора раскрошилась, словно сухая земля.
–
Ксафокс выждал несколько минут, перед тем как ответить подчиненному, который почти девять месяцев занимался только обследованием мозга Оники, тутталки, осужденной на вечное изгнание и сосланной на остров Пзалион.
– Когда сенешаль Гаркот и муффий Барофиль собираются приступить к своему обширному проекту? – спросил кардинал Эсгув, удобно рассевшись в своем кресле в апартаментах крейцианского храма в Коралионе.
– Не позднее, чем через месяц, ваше преосвященство, – ответил Ксафокс, стоявший перед огромным деревянным столом. – Как только сенешаль уточнит последние детали…
– А именно?
