имела ничего против того, чтобы превращать свое обнаженное тело в зрелище, пробуждающее похоть в тех, кому посчастливилось стать его свидетелями.
Стефания ненавидела другую крайность того же проявления бесстыдства – нудизм. Совершенно голые люди, собирающиеся на пляжах или в общих банях. Псевдоискатели возвращения к естественному, к природе. Выставляя в самом неприглядном виде свою наготу, они тем самым уничтожают не только эротику и красоту во взаимоотношениях полов, но и собственную плоть. Стефания даже представить себе не могла, каким нужно быть животным, чтобы после столь продолжительного созерцания десятков голых троглодитов находить силы для возбуждения. Да от такой порнографической «раскрепощенности» у нормального человека все функции должны атрофироваться!
Совсем другое дело, когда снимать одежду приходится не для того, чтобы продемонстрировать полнейшее пренебрежение к окружающим, а чтобы создать неестественную ситуацию, при которой сам воздух кажется заряженным флюидами чувственности. Причем для этого вовсе не достаточно просто раздеться, как думают многие. Раздеваться нужно уметь. В этом отношении Стефания прошла хорошую школу. Лет с пятнадцати она любила провоцировать окружающих. Поначалу манерой одеваться, короткими юбками, из-под которых в самый неподходящий – подходящий! – момент робко выглядывали трусики, узкими, обтягивавшими все, что можно и что еще только-только намечалось, кофтами и расстегнутыми до пупка рубашками. Потом – действиями, заставлявшими ровесников хихикать, взрослых – возмущаться, а бабушек и дедушек – падать замертво.
И при всем при этом то было отнюдь не болезненным желанием во что бы то ни стало раздеться перед посторонними. Самое потрясающее заключалось как раз в том, что до сих пор, разыгрывая в той или иной форме маленький стриптиз, Стефания стеснялась. И именно этот стыд давал ей великолепную возможность всякий раз мучить и будоражить себя саму.
Волнительнее всего было для нее раздеваться донага в каком-нибудь частном салоне перед публикой, среди которой находились облаченные в роскошные наряды женщины. В мужских глазах Стефания умела и любила разжигать восторженный огонь. Глаза женщин оставались, как правило, холодны и ироничны. Для них она была игрушкой, которой забавлялись их братья и мужья. Однако, не будучи мазохисткой, Стефания и в этом находила упоительные мгновения.
Платье было стянуто через голову. Стефания замерла перед любовником в одних трусиках, поднимая ладонями груди. Тот же, сложив на груди руки, молча смотрел на нее и улыбался.
Она сделала шаг вперед и потерлась кончиками сосков о рукав его рубашки. Соски послушно сморщились и стали коричневыми.
Стефания заглянула в глаза Баковского. Он кивнул. Она присела возле его ног на корточки и стянула до колен белоснежные трусики. Оставаясь в таком положении, обеими руками обняла мужчину за икры и запрокинула голову. Он выждал паузу, наклонился и поцеловал ее в лоб. Но поцелуй не был отеческим.
– На диван! – как-то нервно и резко сказал Баковский.
Стефания охотно подчинилась. Она медленно поднялась. Трусики упали с колен вниз и накрыли мыски туфель. Она переступила через них и оглянулась на любовника. Тот легонько подтолкнул ее пониже спины.
Она встала коленями на диван и взялась руками за спинку. Присела, выпячивая упругие ягодицы, разделенные глубокой и влекущей ложбинкой.
Многим мужчинам в женщинах нравится больше всего именно это место. И если оно совершенно, словно специально для них отлито в божественной форме, они умирают от томления.
Почувствовав на пояснице большую ладонь Баковского, Стефания пошире расставила колени и еще попятилась, отчего ее живот выгнулся почти горизонтально по отношению к дивану. Лицо ее при этом опустилось до уровня спинки. Диван был обтянут бархатом и пах так, как будто долгое время стоял в дорогой гостиной, где курились ароматные трубки и прогуливались великосветские дамы в вечерних платьях, сопровождаемые шлейфом роскошных парижских благовоний.
Ладони Баковского осторожно легли на ягодицы. Стефания прикрыла глаза.
В такие моменты она не имела привычки оглядываться и следить за тем, что делает с ней мужчина. Она любила чувствовать его.
Не отрывая ладоней от натянутой и едва уловимо вздрагивающей кожи, Баковский большими пальцами приоткрыл заманчивую расщелину.
Стефания глубоко дышала, стараясь держать себя в руках.
Внезапно ее пронзила мысль о том, что глазок камеры тоже сейчас наблюдает за ней сзади, а следовательно – видит те же самые укромные местечки на ее теле, к которым на правах любовника не спеша подкрадывался Баковский.
Прогоняя эту мысль, она встряхнула гривой волос, которые пришли в плавное движение и мягкой волной легли на плечи, прикрыв часть спины.
Баковский снял руки с ягодиц девушки. Мгновение она оставалась совсем одна, голая, на диване в огромном помещении, где на нее смотрели пять пар живых глаз, один холодный объектив и неизвестно сколько пар глаз кукольных.
Потом теплая ладонь вновь возникла, накрыв снизу упругий комок волос на красиво выступающем лобке.
Мужчина держал Стефанию сзади за это интимнейшее место между широко расставленными стройными бедрами, и она благосклонно позволяла ему дарить ей ласки, не уклоняясь и делая вид, как будто сама ничего не чувствует и все это – только ради него.
– У тебя сегодня уже был кто-нибудь? – нарушил тишину вновь ставший спокойным голос Баковского.
– Нет, – не оглядываясь, ответила Стефания. – Ты будешь первым.
– А ты этого хочешь?
Подушечка большого пальца уперлась в сморщенное колечко ануса.
– Да…
