— Ты весь в крови. Ты получил удар хлыстом! Я же запретил надсмотрщику! Он будет наказан.
— Нет, господин. Я получил его за другого, по своей воле. Он уже стар и едва мог поднимать свое весло.
Принц затрясся в кашле и, когда приступ прошел, вытер губы тонким платком.
— Налей мне попить и напейся сам, если хочешь.
Гальдар наполнил кубок и протянул Доримасу.
— Садись, я хочу еще поговорить с тобой… Кто отправил тебя на галеры? За какое преступление?
— Я не был осужден.
— Стало быть, тебя продали вместе с партией рабов?
— Я родился свободным.
— Император спросит меня, кто ты, откуда и почему оказался среди каторжников, с цепями на ногах… Гальдар, я готов поклясться, что тебе вернут все, чем ты обладал. Если ты знатного рода, тебе воздадут все почести. Но расскажи мне, я должен это знать!
— Вот уже двадцать лет я держу в руках весло. Срок достаточный для того, чтобы все забыть.
— Для других, но только не для тебя… Слушай, Гальдар… У тебя есть товарищ, которого зовут Ош, варвар с севера, правда, говорят, весьма ученый… Мне передавали ваши ночные беседы… Вас занимают странные темы: развращенность правителей Атлантиды, беззакония…
— …
— Что поделаешь?.. Для каторжников не существует морали. Все можно купить за ничтожную плату, за глоток вина, например…
— Разве это что-нибудь доказывает?
— Хотя бы то, что ты не тот, за кого себя выдаешь. Император распорядится расследовать твое прошлое. Не в твоих ли интересах избежать этого?
— Если император откажет мне в милости, я вернусь на свою скамью.
— Нет, Гальдар, ни в коем случае!
— Если же он освободит меня, пусть вернет он свободу и Ошу, моему брату по несчастьям: ведь я спас тебя дважды.
— Хорошо, пусть будет так. Но я хочу знать, какое преступление ты совершил.
— Мне было шестнадцать лет, когда началось восстание Верхних Земель[3]. Я сражался вместе со всеми. У наших войск не было ни пищи, ни оружия; мы потерпели поражение, но я остался в живых. Нас отправили на галеры.
— А кто были эти «ваши»?
— Пастухи, работяги с Верхних Земель, давно уже доведенные до нищеты.
— Где ты вырос?
— В хижине.
— Ты не похож на крестьянина! В тебе есть что-то… что-то, что смущает и одновременно успокаивает, внушает уважение… Я смог убедиться в твоем влиянии на людей во время того рокового сражения… Вождями не становятся, Гальдар…
— Разве не бывает вождей из крестьян?
— Кем был твой отец?
— Он умер очень молодым, когда я был совсем еще ребенком. Я забыл его лицо, не помню лиц никого из моих близких. Если бы я увидел свою мать, то не уверен, что смог бы узнать ее…
— Допустим.
— Великий принц, почему тебя заботит прошлое простого раба?
— Я в долгу перед тобой, и этот долг тяготит меня… А с тех пор, как смерть коснулась меня своим крылом, странные мысли приходят мне в голову… Но довольно. Я уже устал… Завтра перед императором постарайся вспомнить побольше… Он не будет столь терпелив.
— Я постараюсь, господин.
— Налей мне еще кубок. Выпей сам, если хочешь.
Гальдар поспешил повиноваться, но Доримас заметил едва уловимую, загадочную и странную улыбку, промелькнувшую на его губах.
— Ступай… Подумай о том, что это твоя последняя ночь на корабле.
Надсмотрщик поджидал его. Задернув портьеру из плотной ткани, Гальдар заметил его огромные, округлившиеся глаза.
— Ты спас меня от наказания, хотя мог бы и не делать этого!
— Я просто сказал правду.
— Кто ты, наконец?
— Свободный человек.
— Это я знаю. Я слышал все.
Внизу, примостившись на своих скамьях, спали каторжники. Гальдар старался ступать осторожно, ибо прекрасно знал цену этому сну. Он подошел к Ошу, который все еще сидел, опершись на свое весло.
— Ты беспокоился?
— Да… Я размышлял.
Гальдар не знал, должен ли он сказать другу эту великую новость. А вдруг принц передумает? А вдруг император не позволит?
— Завтра, — начал он наконец несколько неуверенно, — будет необычный день для нас обоих, ибо и ты не будешь забыт.
— Берегись этой змеи! Дважды ты вырывал его из лап смерти, но он вспомнил об этом только тогда, когда отпала необходимость в твоей силе. Впрочем, ты рисковал жизнью впустую, Гальдар. Да, впустую! Доримас не избежит своей судьбы. Он меченый. Меченый, как и ты! Но на нем стоит печать тьмы, твой же знак — знак света. Запомни хорошенько эти слова, но не пытайся их понять.
Он не смотрел на Гальдара, взгляд его был устремлен к звездам, загоравшимся на совершенно чистом, безоблачном небе, к этим цветкам, похожим на бриллиантовые сердца, которые трепетали, бились и несли через немую пустоту свое непереводимое послание. На берегу, совсем на уровне воды, двигались огни. Губы старика медленно шевелились.
— Друг мой, ты не хочешь слушать то, что я собирался сказать тебе?
— Оставь обещания принца. Садись рядом и смотри вместе со мной. Глядя на эти звезды, я вдруг вспомнил одну из песен моей дикой родины. Жрицы обучали ей отроков, и это был первый урок, которому они внимали: «Вначале был только хаос, бескрайняя бездна, нескончаемая, свирепая и неистовая, словно море. Ни пески побережья, ни Океан, ни холодные волны, ни луна, ни солнце еще не обрели своего места. Не было ничего, кроме этой зияющей бездны! И все было тихо, но тишина была исполнена стенаний безликих существ, призраков без прошлого — всего, что должно было обрести жизнь. И явилась ночь на черных крыльях и низвергла клубок ветра в чрево этой бездны. Так родилась любовь, осененная крыльями света…»
— Брат мой, я должен предупредить тебя. Завтра…
— Завтрашний день не принесет любви! А когда любовь покинет землю, солнце снова станет черным и звезды посыплются с небесного свода. Но люди всегда уверены, что их мир незыблем…
— Уже поздно, а завтра…
— Это будет не завтра, это будет этой ночью, ночью, полной чудес! Но тебе не расслышать меня: ты взвешиваешь на ладони обещания Доримаса…
С появлением луны поднялся западный ветер. Волны ударялись в борта. Каблуки часовых и древки их копий мерно постукивали о палубу. Дерево шпангоутов лелеяло свои воспоминания.
4
С восходом солнца — новорожденного, сияющего, появившегося на свет откуда-то из глубин океана и
