13
МОНЖИЗАР
Ночь покрыла землю своим покрывалом, и тот же колокол звучал вдалеке. Это звонили на колокольне монастыря, построенного на окраине леса. Поздний звон сзывал монахов на вечернюю молитву. Ночные звери настороженно вслушивались в эти звуки. Лисы поводили острыми ушками, совы — своими кисточками, кабаны — волосатыми рылами. Это был час, когда Гио направлял свои стопы к заросшей тропе. Месяц бледным светом озарял мощеный двор. Дежурный стражник, согреваясь, притаптывал ногами. С завистью поглядывал он на три витражных окошка, за которыми сияли свечи, горел камин, и Гио вел свой рассказ. Затем он окидывал взглядом пустынную и молчаливую местность, громаду деревьев и поля, подымавшиеся к холмам на горизонте. Длинными светлыми полосами отсвечивали пруды, окаймленные зарослями камышей под сенью раскидистых ближайших деревьев…
— В Яффе, — продолжал Гио свое повествование, — жители были повергнуты в тревогу. Мы были неприятно удивлены при виде воинов, трудившихся над укреплением стен, повозок с продовольствием, торопливо стекавшихся в город среди толпящихся беженцев.
— Все потеряно! — восклицали эти несчастные. — Саладин у ворот Иерусалима. На севере сражается герцог Фламандский! На юге — наш маленький король Бодуэн: остановить ли ему войско Саладина со своей горсткой людей? Неверные жгут, грабят, душат повсюду — и все безнаказанно… Ах, крестоносцы из Франции, вы пришли слишком поздно! Да вас и не много!
Напрасно конница Яффы пыталась сдержать общее безумие, у нее у самой не хватало на то уверенности.
Нас ожидало еще одно разочарование. Иерусалимские тамплиеры, обязанные сопроводить нас до Святого Града, отказались брать с собой Анселена:
— Ведь он же не жилец! Он ни за что не сможет пересечь пустыню. Он задержит нас! Пускай остается в нашей яффской обители. Нам нужно отправляться сей же час. У меня приказ Великого Магистра!
Анселен сжал свои исхудавшие руки и опустил голову. Он не издал ни единой жалобы. Казалось, он смирился. Трех дней на море было достаточно, чтобы лишить его живости, сил и здорового вида, обретенных им на Кипре. Потерянный, он стоял среди нас, ожидая окончательного решения своей судьбы, не обнаруживая ни малейшего протеста, как будто бы речь шла о ком-то другом. Он только мелко дрожал от холода, или же от горького отчаяния! К счастью, один из наших землепашцев заметил своим рысьим взглядом в глубине улицы, среди этой кишащей толпы, носилки, несомые двумя лошадьми. Вместе с Рено он побежал за ними. Носилки остановились прямо напротив корабля, в то время как их хозяин торговался с сыном Анселена:
— Это превыше наших возможностей, говорю вам!
— Господин рыцарь, будьте благоразумны: я уже скинул треть цены, я продаю себе в убыток…
— Коварный ростовщик! Саладин стучится в дверь, а ты думаешь только о деньгах! Там человек, гибнущий оттого, что захотел увидеть Иерусалим. Он стоит больше, чем все носилки в мире, и ты с ними в придачу!
— Пусть он остается в Яффе и дождется исхода сражения. Мы будем обращаться с ним почтительно и вылечим его.
Глава сопровождения, тамплиер Мейнар, вынужден был вмешаться, когда Рено, вне себя от ярости, выхватил меч:
— Отдай твои носилки, торгаш! Они тебе больше не понадобятся. Храм выдаст тебе плату. Исполняй, несчастный!
Наконец мы смогли тронуться, без сожаления покидая корабль, на котором по вине его капитана мы потеряли столько недель и месяцев, добираясь сюда из Марселя. Этот капитан имел наглость спросить у нас, довольны ли мы его услугами, прибавив с хорошо знакомой нам желчной улыбкой:
— Прекрасные сеньоры, вы до сих пор пребываете в живых только благодаря моему опыту морехода! Вам не найти на всем побережье Яффы и даже в Марселе другого такого капитана, что смог бы избежать рифов Кипра! Рекомендуйте меня вашим товарищам. Бьюсь об заклад, что я скоро понадоблюсь им, если дело и дальше пойдет в том же духе.
Снова нам пришлось сдерживать Рено. Забыв всякий стыд, капитан увязался за нами:
— Вспоминайте о моем корабле, любезные сеньоры, и о нашей дружбе на море, и о кормежке! А вы, благородные тамплиеры, не забудьте поприветствовать от моего имени великолепного князя, монсеньора Великого Магистра. Я ему нижайший и усерднейший слуга. Пусть вспоминают обо мне великие мира сего…
Наконец он избавил нас от своего невыносимого присутствия и оставил в покое. Мы оказались почти одни. Я говорю «почти», ибо нам постоянно попадались спасающиеся крестьяне с осликами, сгибающимися под тяжестью скарба и пропитания. Многие из них были темнолицы, в полосатой шерстяной одежде неверных. Они были поражены при виде нас, покидавших Яффу, и шедших в противоположную сторону навстречу опасностям. Дорога змеилась через пустынные холмы и каменистые осыпи, с редкими поселениями, затерянными среди скудных полей и чахлых деревьев. Мы встречали также длинноволосых остробородых пастухов, гнавших перед собой стада коз и баранов. Они напоминали библейских героев, по крайней мере таких, какими мы их себе представляли. Но скоро впереди нас остались только горы и темно- бурая земля — и это окаменелое море, его мертвое молчание стеснили наши сердца.
Когда один из нас, Жанна или Рено, заговаривали с Анселеном, он приоткрывал свои сомкнутые веки. Сквозь золоченую бахрому занавеси носилок он казался умершим. Его пожелтевшие руки были сложены на груди. Он не спрашивал, близок ли Иерусалим, и что это за люди, согнувшиеся под тяжестью груза, попадаются нам навстречу, и почему мы двигаемся столь поспешно, рискуя загнать наших лошадей. Он пребывал в глубокой сосредоточенности. Улыбка бесконечного блаженства оживляла уголки его губ и морщинистую кожу висков. Он не отвечал более на наши вопросы. Лишь набрякшие веки, приподнимаясь и опускаясь, свидетельствовали о том, что он еще не покинул нас…
Я был близко знаком с тамплиером Мейнаром. Он состоял при канцелярии Великого Магистра и в силу этого часто появлялся в Монт-Руаяле, В свою очередь, я также часто бывал в главной обители Ордена с посланиями моего короля Бодуэна. Так день за днем, зарождалась и крепла наша дружба. Это был человек зрелых лет, коренастый, мощный телом, однако склонный к размышлениям:
— Ну и выбрал же ты время, мой Гио!
— Что делать!
— Ты мог бы с тем же успехом оставаться там, раз уж так случилось.
— Скажи мне честно, что происходит?
— Неважно! Все преувеличено. Положение серьезно, но не безнадежно. Помощь Запада поставит нас на ноги.
— Увы! Видел ли ты, скольких людей веду я к королю Бодуэну? И две трети из них — тамплиеры.
— Остальные посланцы преуспели не более твоего! Знаешь, сколько пришло кораблей в результате вашей миссии? Четыре! Час еще не пробил.
— Он и не пробьет. Князья Запада утратили всякий интерес. И не они одни, но и их вассалы вплоть до мелких землевладельцев, которым и терять-то нечего, а можно лишь приобрести. Бог оставил нас!
— Этого быть не может, Гио!
— Скажи мне, правда ли, что Саладин грозит Иерусалиму?
— Мы боимся этого.
— Но в конце концов, что случилось с нашим войском? Перед моим отъездом мы брали верх повсюду.
Мейнар понизил голос:
— Королю все хуже и хуже. И в этом наша главная беда. И еще это его окружение бездарных
