— Хорошо бы написать труд по истории культуры.
В руководимом Юдиным институте сразу же приступили к созданию проспекта первого тома (античная культура). Вскоре Юдин показал готовый проспект Сталину, который выразил недовольство:
— Вы не поняли. Я говорил о труде по истории культуры, а вы принесли проспект труда по истории гражданского общества. История культуры — это то, что было в первобытном обществе (!!!) до возникновения классов и государства (!!!).
Господь бог и война спасли философию и культуру от осуществления этого замысла.
Творческое задание
В начале 41 года философ Юдин в очередной раз был у Сталина. Вождь спросил: чем советские философы порадуют партию и народ к 25 годовщине Октябрьской революции? Юдин простодушно ответил:
— Не знаю, товарищ Сталин. Посоветуйте, пожалуйста.
— Хорошо было бы, чтобы советские философы написали труд о советском государстве.
— Хорошо, товарищ Сталин. Мы постараемся.
Юдин создал в возглавляемом им Институте философии творческий коллектив из трех человек: он — руководитель и авторы — Зись и Францев. Коллектив начал работу, которую прервала война.
Философские суждения
Незадолго перед войной Сталин сказал:
— Гегель — аристократическая реакция на Французскую буржуазную революцию и французский материализм.
Диалектический закон 'отрицания отрицания' он назвал отрыжкой гегельянщины.
Все эти высказывания противоречат не только всей мировой традиции в трактовке гегелевской философии, не только фактам культуры и истории, но и определениям Гегеля в работах Маркса и Ленина, продолжателем учения которых объявлял себя Сталин.
Видимо, философ Стэн, обучавший генсека философии и жаловавшийся на теоретическую ограниченность своего подопечного, так и не смог преодолеть этой ограниченности: Сталину не удалось ни самостоятельно, ни с помощью Стэна освоить наследие Гегеля.
Не проявил бдительности
В 1938 году в Институте философии состоялось заседание партбюро. Оно рассмотрело персональное дело академика М., провинившегося в том, что слывущий любовником его жены человек арестован как враг народа. М. оправдывался:
— Товарищи, я же был не в курсе дела!
Ему вынесли выговор за утрату большевистской бдительности.
Хитроумный М. обратился к товарищу Сталину с письмом по философским вопросам и был им принят, после чего выступил в Институте философии на специальном заседании. Его речь состояла из фраз:
— В беседе со мной товарищ Сталин… указал… подчеркнул… раскрыл…
Выговор с М. сняли, а протокол партбюро уничтожили.
Обсуждение преимуществ
В 1940 году на приеме у Сталина Юдин высказал суждение о великих преимуществах советской экономики перед капиталистической.
— Так-то оно так, — сказал Сталин. — Преимущества, безусловно, есть.
Только можете ли вы мне объяснить, почему в Выборге до нашего прихода была электростанция, на которой работало шесть человек (хозяин — он же директор — и еще пять инженеров и техников), а сейчас, при советской власти, на этой же электростанции работают 300 человек? И нельзя сказать, что от этого станция дает больше электроэнергии.
Любимые деятели
Любимыми русскими историческими деятелями Сталина были Иван Грозный и Петр I. «Чуткие» художники сняли о них фильмы и написали книги. В Грозном и Петре Сталин видел своих предшественников, близких ему по духу и типу исторической деятельности.
ЛУЧШИЙ ДРУГ ИСКУССТВА
Заступник
Как-то в присутствии Александрова Сталин спросил Любовь Орлову:
— Тебя муж не обижает?
(С женами Сталин разговаривал обычно 'на ты'.)
— Иногда обижает, но редко.
— Скажи ему, что если он будет тебя обижать, мы его повесим. Тут, полагая ситуацию шутливой, Александров спросил:
— За что повесите, товарищ Сталин?
— За шею, — мрачно и серьезно ответил вождь.
Перевод Руставели
Сталин пригласил опального профессора Шалву Нуцубидзе и беседовал с ним целый вечер. Сталин знал, что Нуцубидзе перевел на русский язык 'Витязя в тигровой шкуре' Шота Руставели, и сказал, что он тоже перевел когда-то несколько строк из этой поэмы. Когда Сталин прочел эти строчки, Нуцубидзе, угадав его желание, попросил разрешения включить их в свой перевод. Разрешение он получил, и эти строки безымянно вошли в поэму. Впрочем, безымянно-то безымянно, но слух об этом пошел.
Это рассказал мне в 1947 году профессор Панцхава, зять Нуцубидзе.
Есть и другой слух: перевод принадлежит не Сталину, а другу его юности, участвовавшему вместе с ним в эксах и посаженному в лагерь.
Я знал Нуцубидзе. Это был человек большой культуры. В начале 30-х годов его упрекали в том, что он недостаточно освоил философские труды Сталина и все ещё не перешел на платформу марксизма.
Нуцубидзе отвечал: 'Даже на вокзале только человеку без багажа легко и быстро переходить с одной платформы на другую. У меня же есть научный багаж'.
Не понял конъюнктуру
Правнук поэта Тютчева литературовед Кирилл Васильевич Пигарев занимался поэзией декабристов, Баратынского, Тютчева.
Однако в 1943 году увлекся фигурой знаменитого русского военачальника и написал книгу 'Солдат- полководец. Очерки о Суворове'. Книга так понравилась Сталину, что вождь приказал соединить его с автором, а поскольку телефона у того не оказалось, военные срочно провели временную связь. Сталин позвонил.
Похвалил очерки Пигарева, поговорил о фигуре Суворова. Через полгода позвонил опять:
— Над чем работаете, товарищ Пигарев?
— Вернулся к изучению Тютчева.
Сталин раздосадован но бросил трубку и больше никогда не звонил Пигареву, оказавшемуся ненужным человеком — не понимающим конъюнктуру.
Конъюнктуру понял Константин Симонов, который, по меткому устному высказыванию Бориса Пастернака, был 'внелитературно талантлив': он написал поэму о Суворове задолго до Пигарева и не остановился на ней, а продолжал работать в нужном Сталину направлении.
