Фирдоуси и...
Тут сидевший в конце стола маленький тщедушный старичок закричал:
— Бираф! Старый литературоведение капут!
На минуту все в ужасе замерли. Но Сталин сделал вид, что ничего не произошло и начал тост снова:
— За замечательное таджикское искусство Хайяма и Рудаки, Фирдоуси и Джами...
Старичок снова закричал с другого конца стола;
— Бираф! Старый литературоведение капут!
Снова все замерли. Старичок же вскочил и решительно направился к Сталину. Тот в страхе попятился, а потом полез под стол. Тут же два молодых человека в штатском скрутили старичка. Сталин вылез из-под стола, сделав вид, что искал там трубку, и вновь спокойно расположился в своем кресле. Он обратился к секретарю ЦК Таджикистана Гусейнову, сидевшему около него, за разъяснением, что означают эти неорганизованные выкрики и кто такой этот агрессивный старичок, Гусейнов объяснил:
— Старик этот известный писатель и литературовед Садриддин Айни. Он кричал: «Браво! Старому литературоведению пришел конец!» Айни много лет утверждал, что Фирдоуси таджикский поэт и спорил об этом со сторонниками старых литературоведческих школ. Теперь он приветствует высказывание Сталина о принадлежности Фирдоуси к таджикской литературе.
Сталин вышел из-за стола и при напряженном молчании присутствующих приблизился к все еще скрученному аксакалу. По знаку его бровей старичка отпустили. Сталин у него спросил: «Вы кто?» Аксакал подобострастно склонился перед Сталиным, как перед падишахом, и сказал, что он недостойный Садриддин Айни. Сталин, уже получивший необходимую справку, спросил: «Айни ? это псевдоним, а как ваша настоящая фамилия?» Айни сказал: «Садриддин Саид-Мурадзода»... Тогда Сталин протянул ему руку у сказал: «Будем знакомы, Джугашвили».
ХЛЕБ, КОЛХОЗ И ПАСТЕРНАК
В середине 30-х годов Сталин спросил у Фадеева, что делает поэт Пастернак.
— Пишет стихи, ? простодушно ответил Фадеев.
— Это хорошо, ? сказал Сталин, помолчал и добавил: ? Почему бы поэту Пастернаку не написать поэму о колхозе? Нужно воспеть нашего труженика, добывающего хлеб.
— Хорошо, товарищ Сталин. Я поговорю с Пастернаком, и он воспоет труженика.
— Создайте условия. Пошлите Пастернака в творческую командировку в колхоз. Пусть там поэт изучит жизнь.
— Хорошо, товарищ Сталин. Пастернаку будет очень полезно изучить жизнь, особенно в колхозе.
Фадеев тут же сообщил Пастернаку пожелание товарища Сталина. Пастернак был смущен, но вежливо согласился с предложением. Однако в командировку не поехал и писать ничего не стал.
Вскоре Сталин, памятливый на задания, вновь спросил, что делает поэт Пастернак. Фадеев снова ответил: пишет стихи. Сталин поинтересовался стихами о колхозе.
— Пока не написал, ? искренне признался Фадеев.
— Это жаль, ? сокрушался Сталин, ? такая хорошая и важная тема.
— Да, ? согласился Фадеев. ? Я ему напомню.
— Напомните и дайте ему командировку в колхоз, чтобы изучил жизнь.
— Хорошо, товарищ Сталин, пусть изучает жизнь. Пастернак получил командировку в колхоз, но никуда не поехал.
Когда в третий раз Сталин спросил у Фадеева, что делает поэт Пастернак и услышал ответ, что тот так и не написал поэмы о колхозе, он очень рассердился:
— Мы просим Пастернака показать, как наши труженики добывают хлеб, а он не хочет. Ну что же, давайте немножко урежем хлеб у поэта Пастернака, раз его не интересует, как этот хлеб добывают.
И Пастернака перестали печатать. Он стал жить переводами.
РЕВНОСТЬ, ПОДОЗРИТЕЛЬНОСТЬ И ТЩЕСЛАВИЕ
Панферов рассказывал, что однажды по приглашению Сталина он прибыл в его приемную. Сидит, ждет. Вылетает из кабинета Сталина взволнованный Шолохов.
— Ну что там, Михаил Александрович!
— А!.. ? раздосадовано махнул рукой Шолохов и пошел из приемной.
Вызывают Панферова, он входит в кабинет. Сталин сидит один. Панферова сажает напротив, долго возится с трубкой, потом целую минуту или даже две пристально смотрит на Панферова и наконец спрашивает:
— Товарищ Панферов, как вы относитесь к товарищу Сталину? Любите ли вы товарища Сталина? ? и пристально смотрит в глаза.
Панферов объясняет:
— Я люблю партию, народ, а их лучшим воплощением является товарищ Сталин, поэтому я люблю товарища Сталина.
Сталин встает, ходит, курит. Неожиданно останавливается рядом с Панферовым и спрашивает в упор:
— Как вы относитесь к Яковлеву? Что вы думаете о нем?
— Раз Яковлев арестован, значит, виноват перед партией и народом, но ко мне Яковлев относился хорошо, никогда не обижал и даже похвалил мои «Бруски».
— Похвалил... Мы ему сказали наше мнение ? и он похвалил. Похвалил... Наше это было мнение, а не его.
Опять ходит, курит. Неожиданно останавливается и спрашивает, как на допросе:
— А каковы ваши отношения с Варейкисом? (Иосиф Михайлович Варейкис ? секретарь одного из обкомом? был расстрелян, а о нем много писалось в первых частях «Брусков».) Почему вы в своем творчестве так много внимания уделяете Варейкису? Вы его любите?
Панферов начал сбивчиво оправдываться. Сталин, не дослушав, перебивает:
— Варейкис тебя вербовал?
Панферов теряется от такого странного и опасного вопроса. Он понимает, что любой ординарный ответ грозит смертью. Говорит, истово перекрестившись:
— Ей богу, нет, не вербовал.
Ответ произвел на семинарскую душу Сталина впечатление, и он сказал:
— Правильно, Варейкис знал, кого вербовать.
Панферов понял, что Сталин «ревновал» и тщеславно хотел, чтобы в произведениях Панферова было написано о нем, а не о Варейкисе. В последних частях «Брусков» Панферов уделил Сталину необходимое внимание.
ВЗАИМОПОНИМАНИЕ
Банкет в Кремле. Сталин прохаживается вдоль праздничного стола, попыхивая трубкой. Длинный величальный тост в честь Сталина произносит Алексей Толстой. Он говорит долго, употребляя превосходные степени и высокие эпитеты. Сталин ходит, слушает, потом останавливается около Толстого, хлопает его по плечу:
