Человек без души

вождей.

– Зачем? – удивился Дальвиг. Удивление было притворным, скрывавшим раздражение тупостью этих грязнуль. – Нужно выстрелить стрелой, к концу которой привязана тонкая бечева, прямо в стену. Когда она вонзится, выдернуть и притянуть обратно. Я думаю, к наконечнику прилипнет достаточно глины. Потом выстрелить еще одной стрелой, к которой будет прикреплен кусок сала. И это все. Дальше дело за мной.

Не видя в просьбах Дальвига ничего опасного и невыполнимого, вожди, как всегда, принялись за горячий спор по несущественным вопросам. Наконец Ямуга подозвал телохранителей и велел подать свой знаменитый лук. Это оружие существенно отличалось от луков простых кочевников – и размерами, и сложной изогнутостью рогов, и богатой отделкой. Телохранители услужливо сменили намокшую тетиву новой, сухой, и подали чудо-лук вождю. Тут же появилась стрела с намотанной около оперения грязной и старой веревкой. Длиной она была шагов в сто; телохранители сноровисто размотали ее на всю длину и аккуратно уложили петлями, так, чтобы Она не запуталась, когда стрела улетит к цели. Ямуга выпрямился над насыпью и, сильными длинными руками натянув лук до предела, выстрелил. Раздался свист, сопровождаемый отрывистыми звуками, с которыми выпрыгивающие вслед за стрелой веревочные петли секли воздух. Ямуга горделиво и победоносно оглядел всех, кто собрался вокруг него, – будто бы только что одним выстрелом он обратил в прах всю оборону врага. Но тут недалеко в насыпь с глухим стуком зарылся арбалетный болт, и разом побледневший под слоем грязи Кривоногий плюхнулся на задницу.

Телохранители с немалым трудом выдернули стрелу и притащили ее обратно, как раз к тому моменту, когда Забуник вернулся с куском вонючего, старого сала. Больше всего оно походило на комок грязи, отчего-то приобретшей слишком светлый оттенок. Смешав его с комьями глины из стены Холатырена, Дальвиг закрыл глаза и несколько раз прошептал: «Оро, эркадел пьечер, край унарго!», что значило «Глина, стань мягкой, как сало!». При этом он живо представлял, как сало прижимается к глинистому обрыву, и начинает расползаться по сторонам наподобие воды, пропитывающей мокрую тряпку. Отвратительная смесь в ладони явственно нагрелась и будто бы стала блекло светиться, хотя это могло и причудиться. Дальвиг вдруг заметил, что руки его ходят ходуном, да и чувствует он себя так, будто только что вкатил в гору здоровенный валун. Он отдал жирную смесь в руки других и бессильно откинулся спиной на склон насыпи. Снова тренькнула тетива великолепного лука Ямуги, и через некоторое время все явственно услышали со стороны города усиливающийся треск. Пересиливая сковавшую все тело слабость, Дальвиг перевернулся и высунулся над насыпью – как это сделали разом несколько сотен кочевников справа и слева от него.

Кто устоит на гигантском куске свиного сала размером двадцать на двадцать шагов? Очевидно, он не выдержит даже собственного веса. Сверху давили люди, кучи камней и котлы с маслом, приготовленные к отражению атаки. Часть стены с треском просела вниз, раздались вопли упавших или погрузившихся по колено в противную жижу воинов. Чаны с маслом опрокинулись, и вопли многократно усилились, а в небо потекли струи пара и дыма. Словно размываемый волной песочный замок, кусок обрыва пополз вниз, разваливаясь на части. На его поверхности плыли и тонули погибающие люди, неуклюже переваливающиеся котлы, разломанные плетни и куски дерева. Когда язык оползня спустился вниз и образовал довольно отлогий склон, открывавший проход вверх, на территорию города, Дальвиг протянул вперед руку и изо всех сил крикнул: «Хоранес!»

Волшебная осыпь исторгла из своих глубин тяжелый вздох. Рыхлые серые лохмотья меняли цвет, на глазах превращаясь в комья сухой рыжей глины, изуродованные колдовством камни. И защитники, и атакующие, замерев, беззвучно смотрели на происходящее – до тех пор, пока Дальвиг, злой на собственную слабость и нерешительность кочевников, не заорал:

– Бегите же, берите город, бараны!! – Впрочем, сила крика и заключенной в него злости была весьма небольшой из-за слабости голоса.

– Э?! – недоверчиво промычал Ямуга. – Бежать по салу? Забуник встал во весь рост и метнул вперед свой большой нож. Тот долетел до застывшего на месте языка оползня и вонзился в него, демонстрируя твердость. Упай первым выскочил на насыпь и, воздев руки к вечно дымным небесам, истошно завопил: «Вур!!!» Вой многих сотен глоток подхватил этот клич, и воинство кочевников ринулось в атаку.

По сути дела, это был конец Холатырена. Неприятель к тому времени крепко наседал на него с двух сторон: Ргол со всей своей чародейской мощью стремился к воротам, а Дальвиг сломал стену там, где не было достаточно войска, чтобы заткнуть брешь. У горожан просто не было сил, чтобы с успехом противостоять и там, и там, к тому же много бойцов пострадало при сходе волшебного оползня. Жаждущие убийств и грабежей кочевники, получившие явное превосходство дружественной магии над враждебной, устремились в пролом орущей лавиной. Вожди, надежно укрытые широкими плечами телохранителей, истошно вопили, прославляя доблесть своего войска. Сверху их ждала жидкая цепочка защитников с бледными лицами и ватными ногами… а еще – колдун.

Старый, одетый в лохмотья степняк с растрепавшейся на ветру седой бороденкой пританцовывал на горящей крыше ближайшей к обвалу хижины. На груди его висели высушенные отрубленные руки со связанными в кулак пальцами, а кривой посох увенчивала погремушка из человеческой кожи. Дальвиг, кое- как ковылявший с помощью Забуника позади галдящей толпы кочевников, внезапно и очень отчетливо услыхал сухой треск, перекрывший гул воплей и свист стрел, пронзающих воздух в обоих направлениях. Те, что целили в колдуна, отлетали от него, как от куска скалы. Тем не менее кочевники уже не боялись – неотвратимо, тяжело меся глину десятками ног, они приближались к верхушке оползня.

Однако они не успели. Колдун замер, протянув одну руку к бегущим на него врагам, а вторую, с посохом, занеся над головой, словно для удара. Треск погремушки стал оглушительным, будто гром во время грозы. Старик испустил протяжный стон и опустил посох вниз, как дровосек опускает топор на полено. Эт Кобос застыл, обнаружив, что с такого расстояния он отлично видит лицо колдуна и его взгляд, изливающий целую реку ненависти именно на него, Дальвига! Теперь кочевники поддались страху. Они разом бросились врассыпную, оставив молодого волшебника и его проводника в одиночестве. В этот момент из серых туч высунулась похожая на змеиный язык молния, которая ужалила в высоко поднятый щит Забуника и превратила его в облако мелкого пепла вместе с человеком. Порыв ветра завертел пепел в жутком тощем и высоком вихре и развеял по сторонам. Колдун продолжал выть и трясти посохом, а лава атакующих распалась на несколько частей. Некоторые беспомощно застыли на месте, другие, сталкиваясь и падая, пытались бежать, кто вперед, кто назад. Редкая цепь лучников на самом верху обрыва приободрилась и стала посылать смертоносные стрелы гораздо чаще и точнее. Дальвиг стоял в полном одиночестве, в треплемом ветром плаще, с ужасом смотрел на старого колдуна и ждал смерти. С тоской он подумал, что карьера его заканчивается смехотворно быстро, в чужом далеком краю, где никто и не узнает, кто же он такой, чего хотел и откуда пришел. Сейчас вражеский маг провоет до конца свое заклинание, и усталый, никуда не годный Дальвиг Эт Кобос тоже станет облаком пепла, падет в здешнюю скудную землю и даст потом жизнь паре чахлых травинок…

С хрипением и судорогами сверху, под ноги Дальвигу скатился кочевник со стрелой в горле. Он умер с выражением заячьего всеобъемлющего и позорного ужаса на лице. Молодой волшебник подумал, что у него самого, должно быть, такая же жалкая гримаса. Нет! Он не хотел умирать так… да и вообще никак!

Внезапная волна яростного воодушевления родилась где-то в глубинах истощенного организма и выплеснулась наружу. Оскалив зубы, Дальвиг запрокинул лицо, вперившись полубезумным взглядом в серую