Впрочем, Иван III, кажется, все еще колебался в своем роковом выборе. 2 апреля 1499 года он отправил своих послов к датскому королю Гансу с одной целью — «велел просити дочь его за внука своего Димитрия» (50, 92). Сватовство закончилось ничем. Однако само это предприятие означало, что у Дмитрия весной 1499 года еще оставались политические перспективы.
В четверг 13 февраля 1500 года в Москве сыграли пышную свадьбу. Иван III выдал свою 14-летнюю дочь Феодосию замуж за князя Василия Даниловича Холмского — сына знаменитого полководца и предводителя тверского «землячества» в Москве. Тем самым была протянута еще одна связующая нить между детьми Софьи Палеолог и верхушкой московской знати. (Этот брак, имевший явно политическую подоплеку, закончился трагически. Ровно через год (19 февраля 1501 года) Феодосия умерла. Вероятно, это был результат слишком раннего замужества.)
Летом 1500 года, когда Василий Иванович принимал участие в сражении с литовцами в районе Дорогобужа, «на Свинском поле», произошел загадочный эпизод, о котором довольно сбивчиво сообщает один поздний летописец. Суть дела одни историки понимают так, что Василий изменил отцу и перешел на сторону Литвы, но затем вернулся, получив от Ивана обещание стать наследником престола. Другие полагают, что речь идет всего лишь о мелком боевом эпизоде: полк Василия был обращен в бегство литовским войском, и княжич укрылся от неприятеля в Вязьме (81, 186). Если принять первую версию, то это означает, что призрак новой династической смуты стоял тогда у самых ворот московского Кремля.
Развязка затянувшейся семейной драмы наступила лишь через два года. «Тое же весны (1502 года) князь велики апреля 11 в понедельник положил опалу на внука своего великого князя Дмитрея и на его матерь на великую княиню Елену, и от того дни не велел их поминати в ектеньях и литиах, ни нарицати великым князем, и посади их за приставы» (38, 175). Причина и даже повод для расправы остаются неизвестными. Некоторые летописи глухо сообщают, что мать и сын были арестованы «за некое их прегрешение» (32, 295). Через три дня Державный «пожаловал сына своего Василия, благословил и посадил на великое княженье Володимерьское и Московское и всеа Руси самодеръжцем, по благословению Симона, митрополита всеа Руси» (38, 175).
Царственным узникам были определены самые жестокие (по существу — убийственные) условия содержания. Устюжская летопись сообщает: «Того же лета (дата ошибочная. —
(Кажется, после ареста внука и снохи Ивану стало невмоготу жить в Кремле, поблизости от их темницы. В четверг 9 июня 1502 года он со всей семьей уехал в свою загородную резиденцию в Воронцово и пробыл там «до чюдотворцовы памяти Петровы», то есть до 21 декабря (32, 295).)
Ровно через год после этих событий, 7 апреля 1503 года, умерла Софья Палеолог. Летописи не сообщают каких-либо подробностей ее кончины, за исключением того, что тело великой княгини было погребено в соборе кремлевского Вознесенского монастыря (38, 175). Ее похоронили рядом с могилой первой жены Ивана III — тверской княгини Марии Борисовны (125, 102).
Под сентябрьским 7011 годом (1 сентября 1502 — 31 августа 1503 года) летописи сообщают и об ухудшении здоровья самого князя Ивана: «Того же лета, месяца июля в 28… князь великий Иван Василиевич всеа Русии начят изнемогати…» Далее летописец назидательно добавляет: «Его же бо Господь любит, наказует» (20, 257).
Недомогание не помешало Ивану III в августе-сентябре 1503 года провести знаменитый церковный собор, на котором великий князь при поддержке некоторой части духовенства (так называемых «нестяжателей») поставил вопрос о секуляризации церковных земель. Новгородский опыт наглядно показал Ивану, что, завладев монастырскими и владычными землями, он может разместить на них сотни и тысячи своих верных слуг дворян. Это способствовало бы укреплению армии и государства. Однако иерархи на соборе дружно воспротивились намерениям государя, и он вынужден был отступить.
В четверг 21 сентября 1503 года Иван III вместе с наследником престола Василием и младшими сыновьями отправился на богомолье по северным монастырям. 25 сентября, в день памяти преподобного Сергия Радонежского, Иван молился в Троице. Казалось, он замыкал круг своей жизни, начало которой связано было с этой обителью. Затем он поехал дальше, в Переяславль, Ростов и Ярославль. Молебны сопровождались щедрыми вкладами «по себе и по своих родителех». В Москву Державный вернулся в четверг 9 ноября 1503 года.
Однако святые угодники уже не склонны были помогать кающемуся государю. Вскоре по возвращении с богомолья Ивана разбил паралич: «…отняло у него руку и ногу и глаз» (56, 352). Казалось, что смерть неотступно встала у его изголовья. Вновь, как и в 1497 году, Ивану захотелось сделать что-то такое, что Всевышний зачел бы ему как доброе дело. Но добро так трудно дается обладателю верховной власти! Прилив покаянных настроений Державного едва не смыл всю его вторую семью, а их отлив унес с собой первую. Новый прилив государева раскаяния оказался гибельным для пестрого и многочисленного сообщества людей, объединенных общим именем — еретики…
История так называемой «новгородско-московской ереси» (в старой историографии обычно называемой «ересью жидовствующих») обросла огромной литературой. Однако то немногое, что достоверно известно о еретиках, можно уместить на страничке из школьной тетради. Ересь возникла в 70-е годы XV века в Новгороде, где в силу самого образа жизни горожан, а также из-за близости Запада издавна царил дух религиозного вольномыслия. Еще одной предпосылкой для распространения ереси стало всеобщее смятение, которое царило в Новгороде в последние годы его независимости. Горькое ощущение того, что Всевышний оставил Новгород, подталкивало ко всякого рода крайним взглядам. Еретики отвергали христианские догматы, отрицали святость икон и других ритуальных предметов. Враги обвиняли их в склонности к иудаизму («жидовству»), что и дало ереси ее историческое название.
В Москву эту ересь в 1480 году занесли переселенцы из Новгорода. Они тщательно скрывали свои неортодоксальные взгляды. Благодаря тому, что еретики были, как правило, людьми духовного звания и к тому же хорошо образованными, они получили высокие места в московской иерархии. Один из них, Денис, стал протопопом Успенского собора московского Кремля, другой, Алексей, получил ту же должность в Архангельском соборе. Тайным еретикам покровительствовал сам Иван III, который ценил их за смелость, ум и ненависть к чванливым иерархам. Возможно, Державный прикрывал еретиков и для того, чтобы шантажировать ими официальную иерархию, часто встававшую на его пути (63, 176). Он вообще был мастером интриг и пользовался для их плетения любой полезной нитью. Что же касается религиозных принципов, то здесь Иван отнюдь не являлся строгим «ревнителем благочестия». В этом, как и во многом другом, он был близок своему историческому наследнику Петру Великому.
Еретические умствования широко распространились среди московской знати. Ходил слух, что даже сам митрополит Зосима (1490–1494) являлся тайным еретиком. Иерархи во главе с новгородским архиепископом Геннадием и волоцким игуменом Иосифом Саниным начали борьбу с «жидовствующими». Созванный в 1490 году церковный собор осудил некоторых еретиков, но не смог решительно покончить с ересью. В этой духовной борьбе великий князь долго занимал уклончивую позицию. Не желая открыто поддерживать еретиков, он в то же время по возможности сдерживал гонения против них. И лишь осенью 1503 года Иван III отступился от своих прежних собеседников и пообещал Иосифу Волоцкому, что скоро начнет «обыскивати еретиков» (39, 176). Помедлив еще с год, Иван отдал наконец соответствующие распоряжения. Возможно, на его решение повлияло и то обстоятельство, что еретики пользовались сочувствием опальной теперь Елены Волошанки (39, 176).
Зимой 1504/05 года для еретиков настали черные времена. Прежний покровитель обратился к ним жутким обликом палача. «Тоя же зимы князь велики Иван Васильевич и сын его князь велики Василеи Иванович всеа Русии со отцем своим с Симоном митрополитом и с епископы и съ всем собором обыскаша еретиков и повелеша лихих смертною казнью казнити. И сожгоша в клетке диака Волка Курицина да Митю Коноплева, да Ивашка Максимова декабря 27, а Некрасу Рукавову повелеша языка урезати и в Новегороде в Великом сожгоша его. И тое же зимы анхиманьдрита Касиана Юрьевъского сожгоша и его брата, и иных многих еретиков сожгоша, а иных в заточенье заслаша, а иных по манастырем» (38, 176).
Огненное крещение еретиков странным образом совпало с темной кончиной заточенной в темницу в 1502 году великой княгини Елены Стефановны. «Тое же зимы генваря 18 (1505 года. —
