повесили на бабушку.
Мамины нервы
Меня отправили домой только на лето, на время капитального ремонта. Приближалась осень и дед, как и всегда, надев свои ордена и медали, поехал к главному врачу санатория, чтобы узнать, когда можно привезти внука. Мне необходимо закончить учебу, да и мать, уже начала выражать недовольство, что ей приходится ухаживать за мной. Однако, никто в санаторий брать меня не хотел.
Я чувствовал, что здорово мешаю своим близким, особенно матери. Многого, в ее отношении ко мне, я тогда не понимал, но хорошо понимаю теперь.
Когда наступало время купания, мать опускала меня в ванну, открывала горячую воду и уходила. Вода лилась, вот уже ванна заполнена больше половины, становится горячее и горячее, мне не хочется шевелить ни рукой, ни ногой, потому что при шевелении чувствуется сильное жжение в том месте, где уже привыкшая к воде часть тела соприкасается с другим более горячим потоком. Тяжело дышать из-за пара, который заполняет все вокруг. Но самое страшное, вода продолжает прибывать, и вот я уже в положении, когда над водой только лицо.
Я долго терплю, стараюсь дождаться, когда мать сама вспомнит обо мне и придет, но ее все нет. Я не хочу кричать, звать ее, потому что она дала мне кличку 'паникер'. После злосчастного 'лечения' в Саратове мама все время называет меня так, когда подходит чтобы перенести и видит, как я напрягаюсь. Мне кажется, я этого не делаю, но в такие мгновения мое тело, начинает жить независимо от меня. Вода продолжает набираться.
— Мама, мама!!! — я не выдерживаю и кричу, но мать перед уходом закрыла дверь. Кроме того ванная комната наполнена шумом льющейся из крана воды. Наконец, мать появляется. Она входит как раз в тот момент, когда дышать из-за пара становится невыносимо, а над водой остается только нос и я, с большим трудом, удерживаю голову на поверхности.
Мать выключает воду, помогает помыть голову и тело. После этого, уходит, оставляя меня 'поплавать'. Я лежу и некоторое время стараюсь не шевелиться. Кожа понемногу привыкает к температуре. Теперь, очень недолго, я получаю удовольствие. В воде мое тело теряет вес, я могу двигать и руками, и ногами, совершать движения, которые мне не доступны в обычной обстановке, на суше.
Минут через двадцать появляется мать и вытаскивает пробку. Дождавшись слива воды, она включает душ и я чувствую как в ванну начинает литься холодная, почти ледяная жидкость. Мать быстро, окатывает меня этой водой. Когда холодная влага касается груди, дыхание у меня перехватывает и теперь нужно время чтобы его восстановить.
— Мама, вода холодная, — говорю я срывающимся голосом и понимаю, она и так хорошо это знает.
— На, ополаскивайся, — мать протягивает мне душ.
Я стараюсь не дать ледяным струям снова коснуться груди. Стараюсь направить их за ноги, стараюсь, чтобы вода вообще не попадала на тело. Я никак не могу восстановить дыхание, начинается дрожь во всем теле. Зубы стучат, мышцы сводит судорога.
Время тянется неимоверно долго. Минут через десять появляется мать. Она выключает воду, вытаскивает меня из ванной, переносит в спальню и укладывает на полотенце, расстеленное на полу, прямо под открытым окном. Рядом со мной она бросает трусы и майку.
— Одевайся, — говорит она и уходит. Я все еще стучу зубами. Наконец, мне удается немного унять дрожь в теле. Я одеваюсь.
Одна и та же процедура купания продолжалась из раза в раз, на протяжении всего времени, пока я находился дома. Тяжелее всего приходилось зимой, потому что, несмотря на минусовую температуру снаружи, мать все равно, вытаскивая меня из ванны, пристраивала голого и мокрого на полу перед открытой форточкой. Очень долгое время, после этих процедур, мне не удавалось придти в себя и перестать стучать зубами.
Тогда я не понимал, почему все происходило именно так. А вот матери было хорошо известно — воспаление легких может стать для меня последним заболеванием в жизни. Не трудно догадаться, что было у нее на уме, чего она добивалась, но в результате ее усилий я не только не загнулся, а практически перестал болеть и бояться сквозняков. Впервые я серьезно заболел спустя много лет, да и это была, так называемая, 'больничная инфекция'.
Как-то раз, сестренка Таня подошла и неожиданно ударила меня по лицу, по щеке. Внимательно посмотрела в мои глаза и ударила еще раз.
— Таня, за что? Что я тебе сделал? — было не больно, силы у девятилетней девочки немного, но от ее ударов у меня остановилось сердце. Сестренка увидела на моих глазах слезы, повернулась и вышла из комнаты.
— Ну, как он там? — это был голос матери.
— Плачет, — ответила сестренка.
Я не плакал. Я захлебывался.
Полгода дед обивал пороги кабинетов всяких начальников областного и городского здравоохранения. После таких посещений, он всегда приходил к нам, докладывать о результатах. Наконец, уже в конце марта, дед принес долгожданное: 'Антон, на следующей неделе ты едешь в санаторий'. Голос у него был радостный — мать уже измучила старика упреками, дескать, не может сделать 'простой вещи', устроить внука в санаторий, чтобы доучиться.
Я сам не ожидал, что так несказанно обрадуюсь его словам.
Я еду домой!
Я еду домой из 'дома'!!
Домой!!!
Я вернулся в санаторий, где меня все помнили, все знали. Вместо трех месяцев, как это предполагалось вначале, я пробыл у родителей десять. Пропустил год, во второй раз стал учиться в седьмом классе. И очень об этом жалел.
Время, проведенное дома, в семье, вылетело из памяти почти полностью, как будто этого года в моей жизни не было. Память, как правило, стирает все, о чем мучительно вспоминать. Это хорошо. Иначе жизнь становится кошмаром.
Самым большим моим желанием тогда было желание иметь семью. Настоящих родных и близких. Та мечта живет во мне и сейчас. Однако, Бог вместо этого посылал и продолжает посылать мне друзей, которые заполняют образовавшуюся пустоту, благодаря которым я живу и ощущаю полноту жизни, которых я даже на расстоянии чувствую родными и близкими. Чувства эти намного шире и светлее, чем мои чувства к официальным родственникам. Но, как это ни странно, их я тоже продолжаю любить, не смотря ни на что.
Выпускной бал
И был последний день.
Все двенадцать лет вместились в эти несколько часов. Двенадцать лет, с детскими радостями, переживаниями и проблемами. С надеждой, что когда-нибудь смогу ходить, в самом начале и с пониманием, что этого никогда не случится, с реальностью полной неподвижности в конце. Со сменяющимися вокруг меня, такими же, как я, детьми. Многие лежали годами, некоторые на лето уезжали домой и вновь возвращались осенью. В отличие от меня, все они были любимы, имели семьи, мам и пап, родственников,
