будет подниматься папа!
Сэр Томас поднимался на маяк не одну сотню раз, он с ловкостью и быстротой обезьяны буквально взбежал по скобам и задержался у самого входа, протягивая руку смотрителю:
– Добрый вечер, мистер Диксон!
– Папа, поднимайся скорей! – крикнул Лу.
– Отойди в сторону, сынок, – сказал сэр Томас. – Раз, два. Гоп-ля! – И он легко коснулся ногами гранитного пола возле поручней металлической винтовой лестницы.
Лу всегда и всюду ожидал тайн, острых и эффектных неожиданностей, событий наперекор логике. На языке взрослых всё это можно было бы назвать одним словом: сюрприз. Этих сюрпризов, неожиданных подарков, раздаваемых судьбой всем и каждому, очень много было на маяке. Смотритель его, мистер Диксон, осведомленный о любознательности единственного сына инженера Томаса Стивенсона, заготовил маленькую лекцию и немедленно приступил к ней, как только Лу положил правую руку свою на поручни лестницы. Дверь закрыли, и в полумраке необычного помещения так странно и таинственно прозвучали слова мистера Диксона:
– Мой дорогой гость, – на плечо Лу легла тяжелая, с широкой ладонью рука, – ты, наверное, не догадываешься о том, что под нашими ногами, в сплошном каменном фундаменте, находится цистерна с пресной водой и кладовая, где хранится сурепное масло.
Лу вздохнул. «Начинается», – подумал он.
– В нашей цистерне сейчас не меньше тысячи ведер воды, а в кладовой девятьсот ведер масла. Этого запаса хватает на девять месяцев работы маяка.
– А воды? – спросил Лу, чувствуя себя, как в склепе.
– Тысячи ведер воды достаточно на один месяц. Слышишь, как шумит океан?
Странно, шум океана проникал сквозь стены толщиной в три метра и, концентрируясь внутри башни, создавал впечатление ровного, слитного стона на самом нижнем «до»; этот стон порою смолкал, и тогда одну-две секунды длилась такая давящая, страшная в своем предельном безмолвии тишина, что Лу инстинктивно шагнул к отцу, прижался к его боку и столь же инстинктивно произнес то, о чем думал:
– Здесь хорошо, есть тайны…
– О, тут столько тайн! – серьезно отозвался смотритель. – Ну-с, будем подниматься. Сэр Томас, милости прошу!
За отцом, каждый шаг которого будил короткое, острое эхо, поднимался Лу, и на расстоянии пяти-шести ступенек от него тяжело ступал мистер Диксон.
– Жилые помещения для прислуги, – сказал он, когда слева и справа от Лу показались площадки и в глубине их металлические двери. – Кухню мы уже прошли.
– Становится светлее, – заметил Лу, задерживаясь на ступеньке. – Еще долго подниматься, сэр?
– Всего без малого сорок два метра. Мы прошли одну треть. Слышишь, как шумит океан? Фонарь уже зажжен.
– А вокруг маяка, сэр, есть тайны?
– Очень много, дружок, и одну я намерен подарить тебе.
– Спасибо, сэр! А какая тайна?
– А вот я намекну, а ты постарайся догадаться!
– Шахматное платье, сэр?
Над головой Лу громко рассмеялся сэр Томас. Шестью ступеньками ниже фыркнул смотритель.
– Ты что-нибудь слыхал о перелете птиц? – спросил он.
– Знаю, сэр!
– Хорошо. Сейчас налево от нас мастерская для мелкого ремонта. Еще двадцать ступенек – и мы достигнем склада маячных принадлежностей. Сразу же под фонарем находится дежурная комната вахтенного.
– Спасибо, сэр, всё это очень интересно, – сказал Лу, раздумывая над тем, какое отношение к тайнам может иметь осенний перелет птиц. – Позвольте спросить, сэр, а где же вы тут гуляете? Папа говорил, что вас сменяют раз в месяц. Надо же где-нибудь гулять, пройтись, размять ноги! Вы ходите по лестнице – вниз и вверх?
– Прогулка на маяке – наружная галерея фонаря, – ответил смотритель. – Уф!.. Еще тридцать ступенек – и мы пришли. Сэр Томас! – крикнул он, поднимая голову. – Вы уже достигли?
– Я уже достиг! – донесся сверху рокочущий, веселый голос. – Мне не терпится заняться моим фонарем.
– Присядем здесь, Лу, – устало произнес смотритель, опускаясь на каменную скамью в нише подле площадки, на которую вступил и Лу. Однако он не захотел садиться, его неудержимо тянуло наверх, к фонарю, к наружной галерее, по которой можно пройтись, если правда, что сам смотритель гуляет по ней…
– Устал, – тяжело вздохнул мистер Диксон. – Еще год – и я кандидат на пенсию. Тридцать лет служу я на маяках. Возле самого моего носа корабли превращались в щепки, я и мои подчиненные спасли за эти годы семь тысяч человек. На наших глазах утонуло столько же. Тяжелая работа, препротивная служба, мальчик!..
– Вы говорили о перелетных птицах, сэр, – напомнил Лу, облокачиваясь о поручни и чувствуя себя пленником некоей башни в тюрьме, о котором он читал в романе Дюма. – У вас больное сердце, сэр? Печально, – протянул он, подражая интонации Камми. – А у меня что-то с легкими, сэр. Вот и сейчас, – они хрипят, как кузнечные мехи.
