Сначала сложилась крыша, раздавив изъеденные древоточцем бревнышки перекрытий, потом потолок раздавил стены и упал на дубовый пол... Поднялась такая пылища!
А на заливном лугу в те мгновенья шел престранный разговор.
– Какой ты у меня отчаянный! – смахнув с деда паутинку, сказала тетя Фая.
– Я бедовый, – строго поправил дед Сережа.
...А из Фаиного окошка, взмахнув бумажными крыльями, вылетела толстая цвета засахаренного меда «Лапипундия» и шлепнулась на пионовый куст.
Вечером, поохав у обрушенного дома, в котором копошились побитые, в синяках и шишках родичи, тетя Фая вместе с коровой пошла ночевать к мужу деду Сереже Фазанову. Хотя соседка Маруся тянула ее к себе разве что не силой!
А ночью тетя Фаина положила на колени, отогнув фартук, свою «Лапипундию».
– Господи, Царица Небесная, последняя страница!
И не думая, круглыми буковками, свернутая в сердечко рука тети Фаины вывела:
«Кажется – вся жизнь впереди, а все уже кончилось. Или еще нет?
Скажи, Господи?..»
На синем лугу у зеленой реки сидели на перевернутой лодке Фаина и дед Сережа. Корова глядела на себя в реку и не могла наглядеться.
– А все-таки, Фая, стала ты моей, – вытащил «беломорину» дед Сергей.
И смотрит на Фаину, не мигая, строго.
– И не стала, – машет прутиком тетя Фаина.
– Нет, стала!
– Не стала!..
– Стала!
– Не стала!
– Не супротивничай, – советует дед.
– Так мы ж невенчанные, Серый! – важно выговаривает тетя Фаина. – Грешники и есть...
– А-а-а...
– Вот тебе и а-а-а...
Занавес
