герцогиня, чтобы еще сильнее уязвить Мануэля. — И весь Мадрид знает об этом!
— Бой продолжается, — сказал Жиль, указывая на арену.
Бандерильеро, держа в руках бандерильи — палки фута в два длиной, с хлопушками, пестрыми лентами и крючком на конце, — бросились на арену, крича и размахивая бандерильями, чтобы привлечь внимание быка.
Едва успело взбешенное животное подбежать, нагнув голову, к первому бандерильеро, как тот, ловко увернувшись, воткнул в спину быка свою бандерилью. В ту же минуту другой воткнул свою ему в затылок. Животное, ослепленное болью, оглушенное треском хлопушек и громким криком бандерильеро, с диким ревом, тряся головой, бросалось то на того, то на другого врага, но все они ловко увертывались, сменяя друг друга.
Наконец, рванувшись изо всей силы к ограде арены, бык остановился, не обращая больше никакого внимания на крики бандерильеро.
— Нового быка! Этот трус! — кричал народ. — Бандерильи де-фуэго3 сюда! Это придаст ему храбрости!
На арену выпустили нового быка, который сначала бросался во все стороны, а затем кинулся на пестрых бандерильеро, разделившихся на две части. Одни из них занялись прежним быком, а другие старались привлечь внимание нового и раздразнить его.
Так как новый бык был еще не утомлен, то это им легко удалось. Животное, несмотря на всю свою быстроту, не избегло их бандерилий, которые довели его наконец до исступления.
Толпа ликовала, крича «виват» новому быку. О прежнем совсем забыли.
Но вдруг он вновь обратил на себя внимание. Бандерильеро воткнули ему в спину бандерильи де-фуэго, которые зажигались и при этом щелкали. Остервеневший бык бросился к ограде арены и стоял, плотно прижавшись к ней, пока огонь бандерилий не потух. Между тем другой, испугавшись щелканья и огня, бросился на бандерильеро, остававшихся еще на арене.
Но они свое дело уже сделали. Один бык был подготовлен к борьбе с эспада, а другого они хотели довести до нужного состояния во время вновь наступившей короткой паузы, собираясь в удобную минуту снова воткнуть ему в спину зажженную бандерилью.
Все были заняты исключительно этим зрелищем, но Инес не видела ничего. Она согласилась поехать с отцом в цирк единственно потому, что надеялась, увидевшись там с Амарантой, узнать от нее что-нибудь о Мануэле.
Но Амаранта в последнее время не имела о нем никаких сведений, и вдруг они увидели самого Мануэля, да еще в генеральском мундире! Значит, рана его зажила быстрее, чем ожидала Инес. Тревога ее, тем не менее, осталась прежней.
— Он не спускает с нас глаз, — шепнула Амаранта, не подозревавшая, что ее ожидало, и тотчас согласившаяся ехать с Инес, — он не глядит на арену.
— Слава пресвятой Деве, он выздоровел!
— На лбу еще виден темно-красный шрам. Кто эта знатная дама с ним в ложе? — спросила Амаранта.
— Герцогиня Медина.
— Так это герцогиня! Как у тебя бьется сердце, Инес, я даже чувствую это!
— Оно успокоится, — прошептала молодая графиня, взволнованное лицо ее было очень бледно.
В эту минуту у входа в ложу остановился монах в низко надвинутом на лицо капюшоне. Когда Амаранта отвернулась, граф Кортецилла подошел к нему, монах сказал ему несколько слов и исчез так же неслышно, как пришел.
Девушки не заметили ничего, они шептались о своих сердечных делах — обе приехали на праздник не для того, чтобы любоваться боем быков. Граф Кортецилла незаметно наблюдал за ними, стоя поодаль. Позади всех стояла камеристка.
На арену вышли эспада. С пестрой мулетой в правой руке и мечом в левой они, улыбаясь, отвечали на громкие приветствия народа. Лица их выражали полную уверенность в победе.
Бык, выпущенный из клетки вторым, бросился, низко наклонив голову, прямо к подставленной мулете, и в ту же минуту меч эспада распорол ему грудь. Это было исполнено не только с необыкновенной ловкостью, но и с величайшей грацией.
Раздались громкие крики «виват». В это время бандерильеро воткнули в спину остававшегося быка две бандерильи и зажгли их по знаку другого эспада.
Испуганно прижавшееся к ограде арены животное, снова почувствовав искры на своем теле и услышав треск, вдруг бешено бросилось прямо на эспада и подхватило его на рога.
Раздался крик ужаса. Такого еще не бывало.
Все вскочили, все заговорили разом. Бык подбросил эспада в воздух и, наклонив рога, ждал, когда он упадет, чтобы растоптать его ногами.
Но тут второй эспада, увидев страшную опасность, грозившую товарищу, быстро подбежал и с громким криком подставил быку мулету. Бык бросился на нее в ту самую минуту, когда подброшенный в воздух эспада упал на землю, а в следующее мгновение животное уже лежало с проткнутой грудью. Матадоры добили полумертвого быка, а эспада, при громких криках одобрения унес с арены раненого товарища, который не в состоянии был подняться. Этим закончился бой быков, любимое зрелище испанцев, испытывающих удовольствие при виде предсмертных мук заранее измученных и разъяренных несчастных животных!
Публика стала расходиться, толкуя о мужестве эспада-победителя, дивясь его силе и ловкости, утверждая, что такого интересного зрелища давно не приходилось видеть. Все лица были оживлены и горели от удовольствия.
Ложи опустели.
Герцогиня Медина напрасно искала глазами Мануэля, он простился с ней незадолго до конца боя и исчез в толпе.
Граф Кортецилла с дочерью пошел к экипажу, велев камеристке проводить сеньору Амаранту домой. Инес дружески простилась с любимой подругой и еще несколько раз кивнула ей из экипажа.
Был поздний вечер, на улице становилось темно. Амаранта шла по уединенной дороге, окаймленной деревьями, к видневшимся вдали загородным домикам и не заметила двух монахов, которые, прячась в зелени, осторожно шли за ней, не выпуская из виду.
XVII. Бегство Изидора
В тот же день, когда брат Франциско посетил арестанта в его камере, Изидора позвали вниз, в зал, где за зеленым столом сидело несколько судей в черном.
Изидор решил уже, что его последний час наступил, но так как в душе он все еще надеялся на освобождение, то и повторил судьям прежние уверения в своей невиновности и непричастности к делу.
— Меня могут осудить, сеньоры, — заключил он, — но я перенесу все с гордым сознанием своей невиновности!
Судьи сразу разгадали, что за молодец перед ними, но человека неопытного его заверения легко могли обмануть. Они поняли, что от него не добиться никакого признания, и решили основываться на фактах.
«Не трудитесь, братцы, — посмеивался между тем про себя Изидор, — не тратьте на меня понапрасну свое искусство и свою ученость. Я еще не умер, я намерен еще весело пожить и надеюсь заставить карлистов считаться с собой. У Изидора Тристани много покровителей! Нет, сеньоры, птица улетит от вас тогда, когда вы меньше всего будете этого ожидать».
Однако он начал терять уверенность, ибо день подходил к концу, а брат Франциско все не возвращался. Арестант задумался, у него даже пропал его превосходный аппетит. Он беспокойно ходил взад и вперед по своей камере и дурно спал ночь.
Замечено, что преступники, совершенно равнодушно относящиеся к страданиям других, обычно сильно падают духом, когда им приходится страдать самим.
К таким натурам принадлежал и Изидор. Им овладел безумный страх, когда на другой день в камеру вошли двое судей и палач. Ему пришлось собрать все силы, чтобы сдержать дрожь.
— Мы пришли объявить тебе приговор, — сказал судья. — Изидор Тристани! За покушение на жизнь короля, в назидание твоим соучастникам и в наказание за содеянное, ты приговорен к смерти. Завтра, в седьмом часу утра, казнь совершится на тюремном дворе в присутствии законных свидетелей!
