и шлема, еще и глаза, но напрасно. Ничего, кроме белой бороды, красного носа и ржавого шлема. Мальчик искал, поглядывал иногда по сторонам, потом снова и снова принимался искать.
Вдруг он почувствовал, как что-то, подобно молнии Таары,[4] с треском ударилось у его ног, и звонкий голос крикнул: «Ищи, Тарапита, ищи!» Какое-то страшное черное существо с разбегу так порывисто толкнуло головой нашего друга, что он, бедняга, кувырком перелетел через доски.
Раздался громкий взрыв хохота, и дети владельца замка — мальчик лет десяти и девочка чуть поменьше— подбежали к месту происшествия. Наш паренек только что поднялся на ноги; он теперь понял, что с ним случилось. Его гневный взгляд упал на большую собаку по кличке Тарапита: она, по приказанию своего хозяина погнавшись за обручем, так неловко пыталась его поймать. Собака, казалось, нисколько не чувствовала себя виноватой — она прыгала вокруг с обручем в зубах. Но у девочки лицо омрачилось: она подошла к Яанусу и участливо спросила, не ушибся ли он.
Яанус, глядя на девочку, показавшуюся ему необыкновенно красивой, пробормотал что-то вроде: «Ничего, не беда».
Вот это было ловко! — расхохотался маленький рыцарь, похлопав по спине Тарапиту, которая вертелась около него, точно вьюн.
Как тебе не стыдно, О до! — серьезно и укоризненно сказала маленькая барышня. — Он из-за нас больно ушибся, а ты еще насмехаешься над ним. Разве это хорошо?
Хорошо, так и надо! — воскликнул Одо. — Сам виноват, пусть смотрит в оба. Трах! — и его словно ветром сдуло! Ой, Тарапита, как это ловко вышло! Ха-ха-ха!
Тут Яануса взорвало.
— Это шутка плохая — натравливать на людей собаку, — выпалил он гневно. — Ты глупый мальчишка и больше ничего!
С этими словами Яанус снова сел, сложил руки на груди и, нахмурив брови, стал смотреть в сторону.
Его маленькая защитница глядела на него с ласковой улыбкой.
Мы должны тут шепнуть читателю, что Яанус был красивый, статный паренек и сегодня был одет в свое лучшее платье — настоящее «господское дитя».
Одо покраснел, топнул ногой и сжал кулаки.
Как ты смеешь называть меня глупым мальчишкой? — крикнул он, сверкая глазами.
Сам знаешь, за что. Для тебя это самое подходящее название. Твоих кулаков я не боюсь, у меня и свои есть.
И Яанус показал, что у него тоже имеются кулаки.
— Я натравлю на тебя Тарапиту — она тебя на куски разорвет!
Но, хотя Тарапита зарычала, показывая этим свою готовность исполнить приказание хозяина, Яанус и не шевельнулся, только бросил холодно:
— Попробуй!
Может быть, Одо и попытался бы осуществить свою угрозу, но в эту минуту между противниками, жаждавшими кровопролития, встала маленькая посредница, пытавшаяся их примирить.
— Стыдись, Одо! — стала она увещевать брата. — Разве рыцари так поступают? Ты хочешь натравить собаку на беззащитного человека, перед которым сам же виноват. Отец этого не сделал бы. Бери пример с отца. Он скорее попросил бы извинения, а Тарапита
за свою глупую выходку была бы наказана. Стыдись, Тарапита, стыдись, ты ничуть не лучше самой простой собаки! Вот как ты платишь мне за то, что я тебя воспитывала! Убирайся, я и видеть тебя не хочу!
Этот выговор возымел свое действие. Тарапита перестала ворчать, а Одо ответил хоть и сердито, но уже более по-рыцарски:
Тогда он должен со мной биться. Так велит моя честь.
За мною дело не станет, — храбро заявил Яанус и встал.
Вы ужасно упрямы, — с грустью заметила маленькая барышня, печально вглядываясь в лица противников и ища в них хоть малейших признаков, которые говорили бы о склонности к примирению. Но, увидев на этих лицах только выражение злобы и заносчивости, она взяла обоих мальчиков за руки и огорченно сказала:
— Не можете же вы биться здесь, у всех на глазах. Пойдемте в сад!
Они пошли в сад. Полем битвы избрали место с мягкой песчаной почвой, среди густых кустов малины, и противники стали друг против друга, готовые вступить в жаркий кулачный бой. Но тут маленькая посредница сделала последнюю попытку покончить дело миром. Горячо сжимая руки противников, она стала их упрашивать мягко и ласково:
— Мальчики, милые, я чуть не плачу… зачем вы меня так огорчаете? («Милые мальчики» почувствовали, что гнев их уменьшился на добрую треть.) Милый чужой мальчик, мой брат такой добрый, такой славный, только сегодня он немножко вспылил, совсем капельку! Право, он очень хороший брат, я другого и не хотела бы… (Одо невольно улыбнулся.) Милый брат, мой новый знакомый — тоже славный, хороший мальчик. (Яанус невольно улыбнулся.) Вы будете добрыми друзьями (мальчики глядели исподлобья, но уже не так злобно, как прежде), право, вы будете добрыми друзьями, а я буду другом вам обоим. Я люблю вас обоих (тут она опять сжала их руки). Мы будем крепко любить друг друга все трое… до самой смерти. Правда?
При этом девочка соединила их руки, сжала их своими ладонями и с боязливой улыбкой заглянула в глаза противникам.
Стыдно признаться, но это действительно так: мужское сердце под мягким женским взглядом быстро оттаивает, как снег под лучами солнца. Со стыдом признаюсь, что спустя несколько минут драчуны уже дружески пожимали друг другу руки, и теперь Эмми — так звали примирительницу — подтрунивала и смеялась над ними, как и полагается шаловливой девочке.
Со стыдом должен я также упомянуть, что теперь на долю неразумной твари — Тарапиты выпало счастье расплатиться своей собачьей шкурой за грехи разумных людей. Во-первых, вполне взрослой и породистой Тарапите пришлось выслушать от малого ребенка Эмми внушительный выговор за плохое поведение. Во-вторых, Тарапиту заставили в честь гостя и для развлечения всего общества проделывать всякие фокусы. Она была отлично выдрессирована и умела выделывать такие штуки, что новые друзья смеялись до колик и хвалили создателя Тарапиты, наделившего ее такими замечательными способностями.
Однако кличка ее Яауусу совсем не понравилась. Он еще по рассказам Вахура знал предания о древних богах эстонцев и считал с полным основанием, что дать собаке такое имя — это надругательство над Таарой, отцом небес. Яанус спросил, кто дал собаке такую кличку.
У Тарапиты раньше была кличка Балбес, — со смехом пояснил Одо, — но собака была такая умная и ловкая, что нам стало стыдно называть ее так и захотелось дать ей более подходящее и звучное имя. Но так как мы не могли ничего придумать, то спросили совета у кубьяса,[5] и тот сказал: «Я знаю, что крестьяне, когда верили в своих старых языческих богов, называли главного бога Таарой; да они и теперь еще продол жают тайно поклоняться ему. Для устрашения мужиков дайте Балбесу кличку «Тарапита», ведь на немецком языке вместо «Таара» говорят «Тарапита». И с тех пор мы Балбеса зовем Тарапитой.
Кто этот кубьяс? — спросил Яанус.
Как кто? Наш кубьяс.
Нет, я спрашиваю, что это за человек — эстонец или немец?
Бес его знает! Наверно, какой-то выродок. Он говорит на странном языке — вместо «бауэр-хунд» — «пауэрунт», а когда бранится, кричит: «Ха, ту тейвел! Ха, ту тейвел!»[6]
Яанус на это ни слова не ответил; но он ни разу не назвал Тарапиту ее кличкой и хмурил брови, когда другие ее так называли.
Одо этого даже не заметил. Он был с псом в большой дружбе и играл с ним, как с братом. Они гонялись один за другим, боролись, обхватив друг друга, катались по земле, кувыркались и проделывали
