сидели Андрей Ланшенков, Сергей Протапенко и Игорь Ляхович.
Все – в брониках.
Вечером, в начале восьмого, батальон остановился у 43-й заставы, рядом с кишлаком Калатак. Как раз там, где погиб майор Юрасов и где так жестоко отомстил за него полковник Ан…енко.
Черная ночь расползлась по небу, словно чернила по промокашке.
Комбат приказал выключить все габаритные огни на машинах.
– Еще сутки, – сказал Ляхович, – и будем на границе.
Не верится…
Раньше Ляхович служил в саперной роте, и кличка у него была «Сапер». Потом его перевели в разведвзвод старшего лейтенанта Овчинникова.
Но кличка осталась.
На 40-ю заставу Сапер попал в декабре прошлого года.
Обеспечивал выставление блоков – искал мины.
За весь последний год во взводе не было '021 ' – х[45].
– Если на перевале армию не заклинит, – ответил Саперу Ланшенков, – то будем.
– Дай-то бог, – отозвался Протапенко.
Мороз наглел с каждой минутой. Водитель завел двигатель, и солдат обдало горячей гарью.
Через пару секунд взревел весь батальон. Но с места не тронулся.
«Урал» зампотеха не заводился. Пришлось открыть капот и проверить стартер.
– Нужен ключ на «17». Торцовый, – сказал зампотех.
Майор Дубовский подошел к 427-й БМП, взял ключ, но четырехгранника у водителя не было.
– Он есть на 563-й, – сказал ротный. – Пошли туда.
Рядом с «Уралом» остановился «газик». Из окошка высунулась голова комендача.
– Эй ты, – крикнул он водителю через мегафон, – сын нерусского народа, в чем дело?!.. Быстрей заводи и двигай без переключения передач!
Водитель не отреагировал. Продолжал рыться в двигателе. Должно быть, не понял. «Газик» уехал.
На стоявшем рядом БТРе время от времени с шипением срабатывал компрессор, добавляя воздух в шины.
Ротный и майор вернулись, дали водителю четырехгранник. Сами полезли в кабину греться.
На 427-й один за другим зажглись восемь огоньков. Солдаты курили, отогревая теплым дымом сигарет посиневшие губы и пальцы.
– Хорошо… – сказал Сапер Ланшенкову, глубоко затянувшись.
Хотел добавить что-то еще, но струя пулеметного огня секанула поперек дороги. Трассеры красным пунктиром прошили тьму.
Стреляли с заставы, только что переданной «зеленым».
БМП впереди дала предупредительную очередь по небу.
Остальные молчали. Комбат, видно, решил не ввязываться в перестрелку.
Ланшенков услышал, как Сапер прохрипел ему что-то на ухо и несколько раз судорожно всосал ртом воздух.
– Что? – переспросил Ланшенков. – Что???
Сапер сидел в прежнем положении, лишь голову запрокинул назад – глядел в небо.
– Сапер! Ты как?! – крикнул Ланшенков.
Тот молчал.
К 427-му подбежал ротный. Тряхнув Сапера за плечи, заорал водителю:
– Включайте фары! Куда его зацепило?
Сапера аккуратно спустили с брони, положили на дорогу в желтый круг электрического света. Красная змейка крови заскользила по льду к обочине.
– Шея… – сказал, вставая с колен, ротный. – Навылет.
Пуля вышла из затылка…
Прапорщик присел на корточки и потрогал левое запястье Сапера.
– Пульс пока прощупывается, – сказал он.
Два солдата отрезали рукав бушлата. Санинструктор вколол в начавшую остывать серую руку промедол. Перетянул ее резиновым жгутом. Подождав, пока набухнет вена, поставил капельницу.
– Потекло… – сказал Ланшенков.
Связавшись с комбатом, ротный закричал в ларинг шлемофона:
– У меня «трехсотый» или «ноль двадцать первый»… Как понял?
– Вези его на 46-ю! – ответил комбат.
Там был медпункт.
Сапера положили на БМП. Водитель включил зажигание.
Машина дернулась, пошла в гору.
– Ставь вторую капельницу! – крикнул ротный.
Санинструктор поставил, но жидкость не пошла. Замерзла.
– Б..! – выругался ротный.
Потом взял чей-то бушлат, накрыл им Сапера.
Тот лежал на ребристом листе акульей морды БМП, смотрел наверх.
В небе болталась шлюпка месяца.
– Б..! – опять выругался ротный. Гримаса исказила его лицо.
Приехали на 46-ю. Положили Сапера на плащ-палатку и понесли в кунг – к врачу. Тот минут пять возился, слушал пульс, осматривал рану.
Наконец открыл дверь, вышел на улицу, сказал:
– Все… Пуля пробила шейные позвонки… Перелом основания черепа… Кровоизлияние в мозг… Все.
Сапера вынесли на свежий воздух и опять положили на броню.
Он был похож на гранату, из которой вытащили запал.
В небе висели осветительные бомбы, и лицо Сапера было хорошо видно.
Кожа его стала похожа на лист вощеной бумаги. Из носа и ушей все еще шла кровь. В глазах отражалось небо – то небо, каким оно было двадцать минут назад.
– Закройте ему глаза и накройте лицо, – сказал кто-то.
Сапера завернули в одеяло, подложив под него носилки.
Через пять минут одеяло припорошил снег.
Вокруг БМП с телом Сапера кольцом стояли солдаты.
Курили.
В глазах одного застыл вопрос; «Сапер, почему – тебя?»
В глазах другого: «Прощай».
В глазах третьего: «Лучше – тебя, чем меня».
В глазах четвертого: «Если не повезет, скоро встретимся».
В глазах пятого: «Б…»
В глазах ротного – слезы.
Никто из них не хотел стать ПОСЛЕДНИМ СОВЕТСКИМ СОЛДАТОМ, УБИТЫМ В АФГАНИСТАНЕ.
Сапер взял это на себя и тем самым спас несколько десятков тысяч людей, которые в тот момент все еще оставались на земле Афганистана.
А заодно поставил точку на этой войне.
Примечания
1
Подробно этот эпизод описан в документальной повести А.Боровика 'Встретимся у «Трех журавлей». (Прим, ред.)
2
Переносной зенитно-ракетный комплекс.
3
