Неторопливо, спокойно бродили они среди пчел. И ни одна не коснулась их злым жалом. Лишь иногда в волосах запутывался их полет, и дед бережно освобождал пчел, и они улетали беззвучно.
И еще говорил дед:
– Как мала капля, несомая пчелой. Незрима глазу, непостижима уму. А мы полным ковшом черпаем мед, столь обильно принесли пчелы. Так и дела людей – незримо, непостижимо дело каждого, но неси свою каплю. Землю свою люби, сыне. Когда-нибудь расскажу о себе, увидишь меня. А сейчас еще млад, не все уразумеешь.
Однажды Щап поманил Тимошу, и, оставив Топтыгу на приколе, они ушли по утренней росе на Пронск.
Прошло несколько дней. Кирилл рыл к зиме землянку. Андрейка расспрашивал деда:
– А ты волкудлаков видел?
– А их нешь отличишь? Они не клейменые.
– А как волкудлаком обернуться? Ты знаешь?
– А как? Надо среди леса найти пень, голый, чтоб вся кора уж с него спала. Воткнуть в тот пень нож, перекувырнуться через него, и станешь волком. Порыщешь ты волком, захочешь опять человеком быть, беги назад; как увидишь нож во пне, забеги с другой стороны и опять через тот пень. И опять ты человек. Если ж, не дай бог, унесут тот нож, а ты еще рыщешь, прибежал, а ножа нет! – то беда: останешься волком навеки. Вот те и весь сказ.
– А ты не пробовал?
– А мне зачем? Я и так всю жизнь как волк рыщу: всю жизнь по пятам за мной гнались, вот только тут и нашел покой. Да и то лесной, волчий покой.
– А за что, дедко?
Дед Микейша посмотрел на Андрея строго:
– Млад, неразумен еще!
В лесу раздался крик. Дед затаился, выжидая.
Из кустов вырвался бледный, изорванный Тимоша.
– Ой, страсти!
– Чего?
– Ой, страсти! Щапа сюды волокут.
– Кто?
– Ватажники, свои.
– Далеко ль?
– Сейчас тут будут.
– А чего с ним?
– К Пронску обоз шел. Татарский. Мы по нем двинули, а у них мечи они на нас. В рубке Щапа искровили.
– А татары?
– Нету их, обоз весь наш.
– А ватага-то у вас велика ль?
– Пятеро. Да один там остался. Да один вроде Щапа изрезан. Трое их сюды ведут.
– А чего ж ты сбег?
– Сказать?
– Сказать.
– Ой, страшно там!
– Чего?
– Мало ль чего?
Микейша послал Кирилла:
– Встрень, Кирша. Трое двоих не дотянут.
– Иду.
Он ушел в деревья, во мрак, вслушиваясь в каждый хруст, в каждый шорох. Не раз его отводили лоси. Наконец он услышал хруст валежника.
Он помог им дойти до пасеки. Там дед велел положить раненых. Он всех прогнал, остался с ними один, варил какие-то корни, обмывал раны отваром, налагал осиное гнездо на свежие порезы, присыпал золой.
Изрубленная голова Щапа и рана, пересекшая лицо, зарубцовывались.
– Кровь вернется. Смирно лежи. Рану открой ветру, пущай обдует. Поешь медку.
– Горько чегой-то!
