Вскочила на сучок, перевернулась вниз теменем, клюнула в хвою. Вдруг вспрыгнула выше:
'Тиу-тиу-тиу…'
'Может, и у тебя есть в гнезде детушки, малые пташечки'.
Пухлячок по мху скачет, не опасается.
А плеть гибка в гонцовой руке. Р-раз!
Птичка, затрепетав, запрокинулась навзничь.
'Ловок ты, братец Семушка!' – одобрительно подумал о себе гонец.
Закинув повод, вскочил в седло. Хлестнул коня, помчался вскачь.
Тяжелый топот глохнул в сырой земле.
Уже Воря-река проблескивала сквозь кустарники. Здесь, на виду у реки, гонец осмелел. Он остановил коня, не слезая с седла, огляделся. Вокруг стояла тишина. Птицы в этот полуденный час молчали. Рот высох, хотелось пить.
Возле ручья на гнилой коряге сидел мужик. Ворот суровой рубахи был разодран, но рубаха, и порты, и обужа облегали мужика складно и, видно, были одеваны первый раз. На пальце его сверкал перстень.
'Что за человек?' – подумал гонец. Но Воря-река текла невдалеке, а нож за голенищем наточен справно.
– Эй, брате, поднес бы испить! – сказал гонец.
– Не во что воды набрать. Напейся сам.
Гонец пораздумал и тяжело слез с седла. Разминая ноги, перекинул коню через голову повод, чтоб и коня попоить. Они подошли к воде и рядом вошли в реку, гонец повыше, конь ниже по течению.
Мужик, всклокоченный, волосатый, сурово и молча смотрел на них.
Почудилось ему: 'А може, из тех? Меня ищут?'
Выждав, пока напьются, он спросил:
– Далеко ль путь?
– В Троицу.
– На богомолье?
Гонец обиделся: от самого князя скачет, письмо везет. Вот что значит лесной человек – не смыслит другого человека. Надо бы сразу догадаться.
– Нет, от самого Дмитрия Ивановича, всея Руси.
'Вона что…' – смекнул мужик.
– Милостив, что ль, к тебе Дмитрий-то Иванович?
Гонцу почудилось, что мужик как бы насмехается над ним. Но вдомек ли дорожному мужику над великокняжеским гонцом насмехаться!
– Щедр, велик, многомилостив, – ответил он.
– А что-то одежина твоя – не с княжеского ль плеча? – усмехнулся мужик.
Верно, одежина у гонца незавидная, но оружие привозное, не малого стоит. Да и не мужику в такие дела вникать.
– С княжеского али нет, твое дело стороннее! – прикрикнул на него гонец.
Сомнения не оставалось: и з т е х.
– Знатно ответил. Ты уж не в боярах ли у князя служишь? – И подумал:
'Видно, не опознал. Я тогда шел опрятно. А может, и опознал, да таится?'
– Стороннее твое дело, говорю. Пень ты лесной, а мыслить тщишься!
– А ты, вижу, даже и не тщишься?
– Не книгочей, не чернец, а воин, воину ж розмыслы в голову кидаются, головную хворь вынуждают.
– Эна как? Сам-то московский?
– Коренной.
– Поди, и дом у тебя там каменный?
– Он хоть и не каменный, а уж худей твоего навряд ли будет.
– А у меня ни нового, ни кленового, где сижу, там и служу. У тебя, поди, и жена в Москве?
– А как же!
– Красавица?
Воин смолчал.
Мужик пододвинулся ближе.
