гадал по-своему, и каждый придумывал всему этому такое объяснение, от которого одних обуревала радость, а других пробирала дрожь.
В базарных рядах, кроме хозяев, еще никого не было, — даже караульные еще только поднимались с ночных подстилок, поеживаясь от утренней прохлады, позевывая, потуже запахиваясь в свои латаные халаты. Купцы шептались друг с другом, отводя собеседника от любопытных ушей в сторонку.
Каждый торопился разгадать, думая не столько о том, что миновало ночью, сколько о том, как откликнется эта ночь на дневных делах. А когда человек торопится с разгадкой, редко она дается человеку: трудную задачу легко решать в покое, а в суете и к легкой задаче не подберешь ключа.
— Человек ночью стучался в город. Стражи не хотели пускать, да пришлось: он этакое шепнул, что пришлось!
— А по виду что за человек?
— Сказывают, ничего не разберешь: весь волосат, под волосами — ни лица, ни голоса — ничего! Взяли его, допустили к самому повелителю. А человек тот весь ободран, весь в крови! И началось! Оттуда — гонцы; туда полководцы. Огни пылают; кони ржут; боевые трубы…
— И трубы трубили?..
— Ой, право, не знаю. Не слыхал.
— Да вы же сказали!..
— Я?
— Что же, мы ослышались, что ли?
Третий мрачно прошептал:
— Трубы, — значит, война!
— Я не говорил 'трубили'! — оробел рассказчик и уже косил глазом в сторонку, чтобы шмыгнуть прочь от опасного разговора.
Шептались и в другом закоулке:
— Утешение Вселенной, государь наш, всю ночь учил своих воителей. Учил, учил! И решили: отправить огромные караваны, множество нашего товара, в дальние края. И есть слух: будут из нас, из купцов, избирать, кому с теми караванами ехать. А кто поедет, назад вернется весь в жемчугах, весь в золоте. Там золото нипочем, там из него подковы куют, там из него колеса на арбы ставят. А деньги там — железные и кожаные.
— Да где же это?
— Там, куда караваны пойдут.
— А куда? Куда пойдут?
— Ну, это… — Рассказчик делал немое лицо в знак того, что на такой вопрос он отвечать не смеет, — сам, мол, если смекалист, смекай.
И собеседник, чтобы не потерять достоинства, делал вид, что и сам смекнул: дело ясное!
В третьем закоулке говорили:
— Колчан Доблестей, государь наш, задумал поднять торговлю нашу превыше прежнего. И ныне так торгуем, как дедам нашим и не снилось, а впредь станем много выгодней торговать. И ныне налоги с нас, против былых времен, скинуты вчетверо…
— Ну, братья мои, хотя и не вчетверо…
— Вам сколько ни скинь, все мало! А нонче ночью решили еще скостить.
— Это зачем же?
— Затем, что небывалые товары сюда идут, небывалые покупатели едут!
— С товаром или за товаром? И что означает оборванный гонец?
— Ночной? А разве это гонец?
— А кто?
Тогда третий собеседник объявил:
— Я у самых ворот живу. Стражи сказывали: это известный полководец.
— Наш?
— А чей же?
— Значит, наших разбили? Значит, враг появился?
— Как так?
— Если сам полководец явился в этаком виде, в ночной час, всякий понимает: разбили все его воинство, один он уцелел и, чтоб его не поймали, днем скрывался, ночью скакал. Вот и доскакал с известием.
— Похоже на истину…
— Когда же это было, чтобы наших разбивали!
— Не вражеский же полководец к нам прискакал, — он к своему царю поскачет.
— Похоже на истину, братья мои. Подумайте: пропустят ли простого человека сразу к Прибежищу Угнетенных? А этого сразу пропустили. И когда? Среди ночи! Когда смиренный сын своего кровного отца не решится пробудить; а тут Самого разбудили! Похоже на истину!
— А что за человек это был?
— Ростом очень высок. Глаза в крови. Голос как труба. Весь в кольчугах. Мечи сверкают. Стражи раз глянули, узнали, разом ворота настежь: въезжай скорей!
— Значит, война?
— Этого я не сказал. Об этом говорить…
— Вы говорили, около ворот живете…
— Около самых ворот Шейх-заде.
— Да он-то ведь въехал через ворота Фируза… Это в другом конце города! А говорите 'война'!
— Не сам я слышал! Слух такой был: я слышал от тех, кто от стражей слышал…
— Хорошо, когда поход отсюда, когда война отсюда в другие земли идет. И торговать веселей, и каждый день — новости. И редкие товары дешевле купить, а ходовые можно подороже сбыть.
— Тут, братья мои, не то! Тут другое: этот сюда примчался; не сюда ли она идет, война? А? Не сюда ли, братья мои? Надо б заранее разведать: ведь это не одно и то же — отсюда туда ходить или она оттуда сюда придет. А?
— Кого же повелитель наш сюда допустит!
— А когда это было, братья мои, чтоб враги допуска спрашивали? Надо им, они и пробиваются.
— До нас не пробьются. У нас базар большой. Не жирно ли им будет на такой базар пробиться?
— Надо выведать, братья мои. Может, закопать лишнее, прибрать. Может, и самим заблаговременно от этих мест в тихие горы съездить?
— А может, какие особые товары понадобятся? Вдруг да великий спрос начнется! Я так понимаю: надо товар готовить, чтоб под рукой был. Просмотреть его, освежить, разобрать; насчет цен промежду собой накрепко уговориться. И прочее.
— Я уговориться не прочь, братья мои. Да как? Ведь цена станет по спросу. Сперва надо спрос узнать. Да и то понять: кто покупает? С денежного покупателя — один запрос; с худого — не запросишь, если хочешь продать.
Подошли другие купцы, опоздавшие к началу беседы:
— Слыхали?
— А что?
— Около Аму-реки, на переправе, из Индии…
— А что?
— Караваны шли? Несметную добычу везли? Нету тех караванов! Тю-тю!
— Как, как?
— Охрана была превеликая. А ото всех уцелел один воин. Едва добрался, кричит: нету караванов. Захвачены!
— Кем же?
— Несметные калмыцкие орды. Нахлынули из Кашгара.
— Кашгар — одна сторона. Индия — другая.
— Достигли наших переправ. Перехватили путь из Индии. Теперь наши сбираются, пойдут навстречу,
