ослепнув от встречного ветра, мог лишь следить за дедом, нигде не успев настичь его.
Халилю было видно, что конь уже иначе выбрасывал ноги на скаку, чем в начале поездки, но дед по-прежнему не давал ему передышки.
Так, стремительно мчась, Тимур взлетел по крутому пригорку к стенам Арзрума и лишь около монастырских ворот сдержал коня. Они проскакали мимо костров, где толпились воины и пахло печеным мясом. Мимо стражи. И въехали в монастырь.
Тимур легко и резво сам соскочил с седла и, отдав поводья подбежавшим воинам, огладил, оглядел, ощупал всего коня. Загнанного, вздрагивающего, отличного коня арабских кровей.
Он прижал ладонь к груди коня. Он погладил взмылившийся, горячий живот. Он пощупал переднюю ногу, пронизанную мелкой дрожью.
Потом посмотрел и Халилева коня.
— Такой же! — сказал Тимур. — А ты его меньше гонял.
Падал медленный, величественный снег.
Раскрасневшийся, повеселевший Тимур подошел к костру.
Халиль спросил:
— Наши крепче?
— У Баязета таких лошадей на всех не хватит. Другие слабей. А и такие наших не пересилят.
— Значит, дедушка, будет Баязет?
— Вселенная не стоит того, чтоб иметь двух хозяев!..
— Значит…
Но Халиль не решился спросить, когда они пойдут на сильнейшего из врагов, с каким только доводилось встречаться Тимуру.
Дед понял его:
— Перевалы закрыты. Видишь, какой снег!
И Халиль понял: поход предрешен. Но время еще не наступило.
Внук шел позади деда, а дед, подойдя к костру, остановился, хотя ему и не было холодно. Задумался, глядя в пылающий хворост.
Может быть, ему мерещились пылающие города, скачущие между пожарищ всадники, битвы, когда пламя с пламенем встречается, зашипев, затрещав, и ветка падает в середину костра.
Снег летел так же мирно, так же тихо, и белые звезды снежинок падали, падали, падали в огонь.
