«Примета! Один из чеченцев рассказывал, когда я там, в подвале, в плену сидел. — Паша припомнил дословно, в его голове возникли даже интонации того человека. — Ты знаешь, почему я живой? Знаешь? Потому что я мину не боюсь! Совсем не боюсь! У меня надежная примета есть! Если мина близко, лоб чешется. — Он тогда ткнул Пашу пальцем в середину лба. — Как муха сюда села похоже! Если муха села, смотри под ноги! Будешь живой».
Очень осторожно Паша взял за ручку портфель и слегка приподнял его. Конечно, портфель оказался несколько тяжелее, чем должен был быть, но не настолько тяжелее, чтобы заметить это без предупреждения. И конечно, портфель лежал не так, как он его оставил. Почти так, но не совсем. Паша приложил ухо к искусственной черной коже, но тиканья не уловил. По всей вероятности, бомба, в его отсутствие заложенная в портфель, должна была сработать при простом открывании замка.
«Хорошо! — подумал он, опять потерев свой лоб пальцем. — Очень хорошо. Значит, прочел-таки мою статью Михаил Львович. Нашел время. Наверное, верстку отложил. Прочел. И отреагировал сразу!»
3
Он вошел в кабинет главного редактора, весело помахивая портфелем. Паша широко улыбался, он всегда широко улыбался, когда ждал серьезного разноса, улыбка немножко смягчала приговор, обезоруживая начальство. Теперь он хотел, чтобы все выглядело как обычно.
— А ты что это по редакции с портфелем ходишь? — отрывая взгляд от верстки, все еще разложенной на столе, спросил главный.
— Вы прочли? — не отвечая на его вопрос, поинтересовался Паша, и улыбка его стала еще шире.
— Прочел ли я? — Михаил Львович пожевал тонкими губами, что уже само по себе не предвещало ничего хорошего. — Да. В общем, да! Но давай потом поговорим об этом. Ты видишь, я занят. Ты уезжаешь куда-то. Приедешь, и поговорим.
Взгляд главного постоянно соскакивал с лица Паши на портфель в руках журналиста. Михаил Львович пытался скрыть свой страх, но у него это неважно получалось.
— Ну, хотя бы в общих чертах? — канючил Паша. — Впечатление в целом?.. По-моему, это настоящая бомба. В смысле, материал! — В общих чертах, — глаза главного теперь уже надолго уперлись в портфель, — ну, в общих чертах я не могу пропустить твой материал, скажем так. — Почему? — Ну как ты не понимаешь? — Главный даже развел руками от справедливого гнева. — Сыровато все это, неаргументированно. Переизбыток второстепенных фактов. А проблема, между прочим, серьезнейшая. Ошибешься, и голову с тебя снимут.
— Понимаю… — вздохнул Паша. — В общем-то я не за этим зашел. Я хочу уйти из газеты.
— Уйти от нас? — Главный посмотрел на него с удивлением. — Ну что же? — Он пожал плечами. — Пиши заявление и свободен. Не держу. Честно тебе скажу, мне твои выходки уже изрядно поднадоели.
— Да я уже написал, — сказал скороговоркой Паша и, шагнув к столу, поставил свой портфель прямо на листки верстки. — Утром еще заявление приготовил. Вы простите меня, Михаил Львович, но вы мне тоже порядочно поднадоели. — Он положил палец на замочек портфеля, но не надавил сразу. — Вы знаете, куда меня на работу зовут? Не знаете…
— Не нужно заявления! — мгновенно побледнев, попросил главный. — Не нужно! — Губы и щеки его мелко дрожали. — Потом!.. Это потом!.. Уходи… — Темные, полные ужаса его глаза часто замигали. — Уходи отсюда! Выйди из кабинета!
Какой именно из четырех телефонных аппаратов зазвонил, Паша не понял, но метнувшаяся над столом рука главного безошибочно сорвала трубку.
— Самарин слушает!
— Михаил Львович, агентство «Новости» беспокоит, Самойлов. Вы можете подтвердить информацию?
— Какую информацию?
— Ну как же, час назад от вас поступила информация о заговоре украинских депутатов. О хищениях из чернобыльской зоны. Банда раковых больных, шубы. Нам показалось все это абсолютно невероятным. Это утка?
Демонстративно Паша опять потянулся к портфелю, опять положил палец на замочек. Он мог бы спокойно открыть его. Бомбу уже вынули двадцать минут назад, но он тянул время.
— В общем, я чист! — сказал он. — Вот вам мое заявление!
Рука Самарина больно сжалась на запястье молодого журналиста, и одновременно с тем главный редактор газеты «События и факты» крикнул в трубку:
— Да! Да! Я подтверждаю! Подтверждаю информацию. Это не утка! У меня на все есть документальное подтверждение!
4
У них не было багажа, а фальшивые документы были хорошо сделаны, так что через таможню они прошли без всякой заминки. У Максима Даниловича боли почти прекратились. После кризиса ему стало неожиданно легче, даже упругость какая-то в походке возникла, но Зинаида совсем уже сдала. В аэропорт приехали на такси, и Максим почти что нес ее на руках.
В самолете Зинаида отключилась, а он прилип к иллюминатору, как школьник. Он не раз пересекал границу СССР, но никогда еще в своей жизни не летал. Так уж сложилась жизнь. В Чехословакию их, молодых солдат, доставляли поездом, а потом только фуры гонял по немецким и польским автобанам.
Он все так же был приговорен к смерти, но теперь он был богат. В кармане пиджака лежала кредитная карточка. В банке в Швейцарии был счет на сто тысяч долларов. В такой спешке это еще дешево отделался. Но Максим Данилович мог получить и еще семьдесят тысяч. Ему доверяли, куда же денется человек, приговоренный к смерти, единственный шанс которого — операция за границей. Обмен произошел на квартире Зинаиды. Два санитара стояли в дверях, и всем командовала все та же рыжая медсестра. Выкладывая кредитную карточку и документы, Алевтина вдруг предложила:
— А знаете, западная медицина кусается! Может ведь и не хватить на двоих. Хотите еще семьдесят тысяч?
Максим Данилович кивнул и посмотрел на нее вопросительно. Он с видимым недоверием вертел в пальцах пластиковую карточку. Он уже тогда догадался, в чем дело, но не должен был показать виду.
— Еще семьдесят? Сейчас?
— Получите в Швейцарии, когда отвезете туда контейнер, — объяснила Алевтина. — Все равно же вам лететь. Рейс завтра на два часа. Чтобы багаж прошел таможню, мы сами побеспокоимся. Совсем простая работа. Деньги после завершения операции мы переведем на тот же счет.
— Гарантии?
— Ваше молчание!
Максим не знал еще, что обречен, что на таможне в Швейцарии его ожидают с грузом. Он не знал, что в любом случае должен быть убит. Если контейнер задержат, будет международный скандал, в этом случае его просто убьют в тюрьме. Если же скандал по какой-то причине не состоится, то его ликвидируют в аэропорту как опасного свидетеля. Этим и объясняется абсолютное доверие Алевтины.
Он действовал интуитивно, как и всю свою жизнь. Он не знал, что дополнительной суммы денег все равно никто не отдаст, но отказался от этих денег сам. Оставил контейнер в гараже, не потащил с собой адский груз. Он готовился к смерти и, наверное, только поэтому проскочил опасный рубеж.
Самолет медленно разгонялся по взлетной полосе. Рев двигателей нарастал, и вместе с этим ревом нарастало возбуждение в беглеце.
