Адвокат под гипнозом

– Конечно, Наина. Профессор Каменев вряд ли знал размер собственной зарплаты, хотя, как мне известно, получал он неплохие деньги. – Нотариус казался очень осведомленным. – Константин Константинович был известным ученым в области физики, автором многих изобретений. Его научные труды перевели на многие языки мира. Но проблемы реальной жизни его беспокоили мало. Всем занималась Наина. Она обустраивала квартиру и дачу, делала ремонт, вбивала гвозди, копала огород, закатывала огурцы на зиму.

– Скажите, а после смерти Наины осталось завещание?

– Да, – печально констатировал нотариус. – Наина все имущество оставила супругу. В этом не было необходимости. Я говорил ей. Ведь единственными ее наследниками могли быть только муж и дочка. Но эта женщина была иногда чертовски упряма. «Я хочу, чтобы все было оформлено документально, на бумаге, – говорила она. – Мало ли что». – «А как же дочь?» – спрашивал я. «Кристина получит все после смерти отца. Не думаешь же ты, что Костя обидит собственную дочь?» – «Да, но…» – «Никаких «но», – смеялась она. – Вообще я собираюсь прожить сто лет. Бьюсь об заклад, это мне придется хоронить профессора. Я просто не могу его оставить на этом свете. Он беспомощнее ребенка. Завещание мне нужно так, для спокойствия». Она умерла через год от сердечного приступа.

«Как трагично, – подумала судья. – Знала бы бедная Наина, чем обернется для ее дочери подобная забота».

– Как же получилось, что профессор оставил такое странное завещание? – продолжила допрос Дубровская.

Нотариус развел руками:

– Признаться, я был немало удивлен, когда господин Каменев явился ко мне. Понятно, что это было уже после смерти Наины. «Я хочу оставить завещание», – сказал он. Я был поражен, поскольку думал, что он даже не знает такого понятия. Как вы понимаете, оно не имеет отношения к физике, а все то, что находилось за пределами лаборатории Каменева и не исчислялось формулами, не имело для него никакого смысла…

– Продолжайте.

– Я сказал ему примерно то же самое, что некогда Наине. «У вас только одна наследница. Возвращайтесь домой, профессор, к своим электронным частицам. Кристина и так все получит сполна». Тогда он меня и огорошил известием о своей новой женитьбе. «Я хочу все оставить жене», – сказал он наконец, вызвав у меня состояние, близкое к шоку. «Вы в своем уме, профессор? – вскричал я. – Вы оставляете свою дочь голой и босой». – «Ничего подобного, – бормотал ученый. – Я оставляю Кристине мать, которая будет о ней заботиться».

– Его не смущало, что «мать» старше «дочери» на два года?

– Абсолютно нет. Конечно, логично было решить, что он помутился рассудком, но Каменев держался спокойно, может, только немного отстраненно, но задавал вопросы и приводил пусть необъяснимые для меня, но осознанные доводы. Кстати, про свои авторские вознаграждения он вспомнил сам и распорядился передать их также своей новой жене. «Но почему? – удивлялся я. – Ради всего святого, объясните, почему вы так поступаете? Если вам так дорога ваша новая жена, оставьте ей на память картину там, ночной горшок, телевизор. Зачем отдавать все?» – «Вы не понимаете, – сказал он. – Я вел себя дурно по отношению к Наине. Я не замечал ее тогда, когда был ей больше всего нужен. Я осознал глубину своей любви только тогда, когда ее не стало. Не хочу, чтобы подобное повторилось с Никой. Моя жена не будет ни в чем нуждаться, а о девочке позаботится, как мать. У моих жен даже имена начинаются на одну букву», – добавил он, улыбаясь своим мыслям. – Символично, правда?» – «Это уж точно», – пробормотал я, понимая, что отговорить старика мне не удастся. Единственное, в чем я помог Кристине, так это заставил старика записать на нее половину квартиры. «Так будет правильнее по закону», – схитрил я. Профессор махнул рукой: «Как скажете».

– Вы виделись с ним позже?

– Не виделись, но он мне звонил. Как я понимаю, это произошло в день его гибели. Голос мне показался страшно взволнованным.

– Расскажите, пожалуйста, как оно было.

– Сначала я даже не разобрался, что ему нужно. «Я хочу вернуть все назад!» – кричал он в трубку. «Что назад? – спрашивал я. – Что вы хотите, профессор?» – «Назад, черт возьми, мое завещание! – волновался он. – Вы можете взять и порвать его? Сжечь? Закопать? Все, что угодно». – «Что с вами случилось?» – «Похоже, я сделал большую глупость». – «Похоже на то». – «Тогда сделайте, что я прошу!» – «Не имею права, – отвечал я. – Ни жечь, ни рвать. Так дела не делаются, профессор. Приезжайте ко мне, и мы составим новое завещание». – «Кристина будет довольна?» – «Конечно, да. Вы много дров наломали, профессор. Но все можно исправить, ведь на это нам и дается жизнь. Верно?» – «Я буду у вас завтра с утра. Только бы дожить!» – «Доживете, – усмехнулся я. – Что с вами сделается?» Утром я уже смотрел выпуск новостей…

– Мы взяли распечатку телефонных переговоров с номера профессора, – поднялась Дубровская. – Просим приобщить ее к материалам дела. В семнадцать часов вечера был зафиксирован звонок на номер нотариальной конторы, в которой и работает свидетель. В семнадцать пятнадцать Каменев позвонил дочери, сказав ей буквально следующее: «Все будет хорошо, родная. Я возвращаюсь. Возвращаюсь насовсем».

– Что думает ответчик? – судья повернулась к Нике.

Та встала. На губах ее блуждала странная усмешка.

– Делайте как хотите, – бросила она. – Приобщайте эти бумажки или выбрасывайте их в корзину. Ваше дело. Только как вы докажете, что этот разговор имел место на самом деле, а не выдуман нарочно по подсказке адвоката? Я вот утверждаю обратное. Костя звонил этому негодяю только для того, чтобы пригласить его на званый обед в воскресенье. Ты же знаешь, какие пироги я пеку, дорогая падчерица? – обратилась она к побледневшей Кристине. – А что касается его возвращения, тут еще проще. Он шел домой пить чай.

Она плюхнулась на сиденье, забыв грациозно, как обычно, поправить юбку. Подол задрался, демонстрируя участникам процесса безупречно круглые коленки ответчицы. Нотариус потерял дар речи…

Глава 3

Психотерапевт Игорь Всеволодович Левицкий был молод, но, судя по наплыву клиентуры, заполнявшей его роскошный офис в самом центре города, мог считать себя весьма успешным человеком. Он был высок и прекрасно сложен. Карие глаза эффектно сочетались с золотистыми волосами, и судья могла поклясться, что часть его пациентов, разумеется женщин, платят ему деньги не столько за медицинскую помощь, сколько за удовольствие пообщаться с молодым, привлекательным мужчиной. Но подбородок, разделенный ямочкой, был тверд и упрям, что не позволяло некоторым особо ярым поклонницам его таланта надеяться на что-то большее, чем обыкновенный сеанс психотерапии.

– Совершенно верно, – говорил он низким, хорошо поставленным голосом. – Профессор Каменев был моим пациентом.

– Можете пояснить, какого рода помощь вы ему оказывали? – спрашивала Дубровская.

Левицкий задумчиво взглянул на нее.

– Вы, должно быть, знаете, что существует понятие врачебной тайны? Есть профессиональная этика, наконец. И хотя в обращении ко мне господина Каменева не было особого секрета, я не уверен, что допустимо выставлять его личные проблемы на всеобщее обозрение.

– Очень похвально, Игорь Всеволодович, что вы так печетесь о сохранности тайн ваших пациентов, но мы пригласили вас не из праздного любопытства, – напомнила ему судья. – Вы находитесь в суде, где рассматривается гражданское дело по признанию завещания Каменева недействительным. Я не думаю, что вы нарушите профессиональную этику, если ответите на некоторые вопросы сторон. К тому же профессор Каменев, как вам, должно быть, известно, мертв.

– Да, – мрачно подтвердил Левицкий. – Как это не прискорбно. Конечно, это все меняет… Я постараюсь ответить на ваши вопросы.

– Итак, что привело к вам профессора Каменева?

Мужчина вздохнул: