довольно сердечно поздоровались.
— Я уж и не ждал вас… — сказал он, словно оправдываясь.
— Мне хотелось побеседовать с вами до приезда комиссии, которая должна прибыть через час.
— Пройдем в ризницу. — Он дружески взял меня под РУКУ.
— В воскресенье вечером я был у вас, но…
— Знаю. Мне говорила ваша знакомая, сеньорина Дали. Она еще дважды приезжала сюда. Мы беседовали долго и откровенно, — последнее слово он подчеркнул, как мне показалось, немного неприязненным тоном, но тут же его лицо прояснилось.
Мы вошли в ризницу. Альберди присел на диванчик у окна, движением руки указав мне на место рядом особой.
— Слушаю вас, сеньор адвокат.
— Как вы, вероятно, знаете, есть серьезные основания предполагать, что Хозе Браго жив, — начал я, желая как можно скорее перейти к сути дела. — Быть может, он даже скрывается здесь в институте.
Альберди внимательно смотрел на меня.
— То же самое мне говорила ваша знакомая. Но думается, это невозможно, — заметил он довольно категорически. — Я видел Хозе после смерти… Я же его хоронил.
— И вы уверены, что это были останки Браго?
— Я просил, чтобы ненадолго приоткрыли гроб. Правда, Хозе очень изменился, как обычно бывает после долгой изнурительной болезни. Но это определенно был он.
— А уверены ли вы, что труп не был загримирован? Не была ли это восковая кукла?
— Ну что вы! — с негодованием ответил Альберди и замолчал. Чувствовалось, что его что-то гнетет. И вдруг поспешно, словно желая как можно скорее сбросить с себя какой-то груз, он заговорил. — Я совершил над ним последнее помазание. Я имел на это право. Я имел право свершить над ним таинство условно. «Si capax es». Дело в том, что я с ним беседовал перед смертью и у меня есть основания предполагать, что он вернулся в лоно святой церкви…
— Так вы его видели перед самой смертью?!
— За две недели.
— И вы хорошо рассмотрели его? Это точно был он?
Альберди задумался.
— Откровенно говоря, — начал он медленно, словно колеблясь, — в комнате было сумрачно. Хозе раздражал свет. И голова у него была забинтована. Незадолго перед этим ему сделали операцию… Но лицо я видел. То самое, что и позже, после смерти… Это наверняка был он, — решительно добавил Альберди. — Прежде всего голос. Тот же голос, та же манера говорить… Несомненно.
— А потом, когда вы раскрыли гроб, в нем были останки того же самого человека?
Священник опять заколебался.
— Тогда я не сомневался. Но теперь, если подумать, не уверен. Однако в гробу определенно был труп!
— Следовательно, за две недели до смерти Браго исповедовался? — сменил я тему.
— Нет, нет, — поспешно покачал он головой. — Об этом не могло быть и речи. Вы не знали Хозе. Но из того, что он говорил, я понял, что он готов… соединиться с богом. Поэтому позже я почувствовал себя вправе… Хозе был очень рад, когда я пришел к нему. Я думаю, он даже ждал меня.
— А вы могли бы пересказать мне содержание этой беседы? Строго между нами. Возможно, то, что говорил Браго, прольет дополнительный свет на дело. Разумеется, если вы связаны тайной…
— Он не требовал этого, хотя разговор был достаточно доверительным. Однако не думайте, что я опасаюсь вашей нескромности. Просто мей рассказ, вероятно, не будет представлять никакой ценности. Я мог забыть детали. Ведь прошло уже больше шести лет. Словом, нe ожидайте подробностей. Мне запомнилось, что, когда я вошел в изолятор, Хозе спросил, кто пришел, хотя и смотрел на меня. Он уже очень плохо видел: поражение зрительных центров или как это там называется… Он постепенно терял зрение. Кроме того, как я уже говорил, в комнате было темновато.
Мне вспомнилась прочитанная несколько дней назад книга Браго.
— Я уже не помню точно, что он говорил. Во всяком случае, просил меня после его смерти присматривать за Марио. Вернее, — священник немного смутился, — он просил уговорить сестру, чтобы она дала согласие на то, чего он требовал в завещании, но о чем шла речь, сказать не хотел. Я возразил ему, что до тех пор, пока не знаю, что содержится в завещании, не могу этого сделать. Мой отказ он воспринял спокойно. Даже согласился со мной. Потом мы перешли на философские проблемы. И именно тогда он заговорил о вечной жизни. Он сказал, что верит в нее.
— А вы убеждены, что он имел в виду загробную жизнь в религиозном значении этого слова? Что это не была в определенном смысле метафора?
— Это не было метафорой. Правда, он тут же заметил, что католические философы и вообще любая религия понимают вечную жизнь неправильно… Но я уверен, что он воспринимал ее как неоспоримый факт, как реальность. А в его устах это означало огромный шаг к богу.
— Понимаю. Но о существовании бога, связи душ с богом, рае… Вы понимаете, что я имею в виду?
— Вы слишком многого требуете, сеньор адвокат. Хозе был непокорным и упрямым человеком… Кроме того, если даже он начинал понимать вечную истину, то, безусловно, не мог говорить об этом тем же языком, что и простоя крестьянин из Пунто де Виста или даже вы или я… Он должен был бы это переложить на язык собственных понятий… Да. Хотя он ни разу не произнес слово «бог», я знал, что он его ищет, что наконец начинает замечать, чувствовать его милость. Скажу вам, я даже думал, что в завещании окажется что-то вроде признания веры. Но ему не хватило отваги на решительный шаг…
— А не говорил ли он вам чего-либо о… цене, которую приходится платить за бессмертие? — спросил я, внимательно глядя в лицо Альберди.
— Откуда вы знаете? — В глазах его отразилось изумление.
— Вы читали «Грань бессмертия» — последний роман Браго, вернее, последний из тех, что Боннар решил показать миру? Этот роман появился две недели назад.
— Увы… Я редко бываю в городе. Даже не знал, что вышло что-нибудь новое.
— Вы должны прочесть его. Как можно скорее. Подозреваю, что в нем можно найти ключ к загадке Браго. И… что это, по сути дела, его признание веры, — я почувствовал, что в моем голосе против воли прозвучала ирония.
Однако Альберди настолько был взволнован новостью, что ничего не заметил.
— Я должен прочесть его. Сегодня же. После обеда пойду в город…
— Я видел эту книжку у да Сильвы. Может, вы возьмете у него?
Альберди подозрительно взглянул на меня.
— Я бы предпочитал… — он замялся. — А, пусть будет так, — переменил он решение. — Пошлю ризничего с письмом.
Стоявшие в углу ризницы старые часы начали вызванивать десять. Ожидая, когда умолкнут последние удары, я раздумывал, стоит ли раскрывать Альберди все те сомнения, которые за последние несколько минут родились в моей голове.
— Как свойственно Браго, его роман полон философских аллегорий и сложной символики. Я попытаюсь в основных чертах пересказать содержание, а вы уж сами разберетесь, — сказал я, решив ограничиться пересказом фабулы. — В принципе это психологические переживания слепнущего художника, причем он начинает постепенно терять зрение во время работы над самым значительным произведением своей жизни — гигантской стенной росписью. О создании такого произведения он мечтал много лет, борясь с превратностями судьбы, нуждой, безразличием, непониманием. И вот, когда он оказался на iropore воплощения своей мечты, она становится для него недосягаемой. Так кончается первая часть книги.
Во второй части развитие действия принимает неожиданный оборот. Слепой художник добивается славы и признания, но причина этого отнюдь не в художественных достоинствах картин, созданных перед потерей зрения, и неоконченной росписи, которую он считал своим высшим достижением. Славу и богатство ему принесли картины, которые он писал, будучи уже слепым, пытаясь обмануть окружающих, скрыть от любимой женщины свое увечье и оттянуть момент полного поражения. Таким образом, герой романа в
