Тайнопись

существующему без нас и помимо друг друга.

Некто

Дни, отданные зряшному труду —
забыть о веке одного из многих
поэтов южного материка,
которому судьба или созвездья
послали плоть, не давшую потомства,
и слепоту — тюрьму и полумрак,
и старость, утро подступившей смерти,
и славу, что не стоит ни гроша,
и навык ткать все тот же пятистопник,
и въевшуюся нежность к словарям,
миниатюрным кропотливым картам,
точеной кости, детскую тоску
по вековой латыни и осколки
пейзажей Эдинбурга и Женевы,
и забывание имен и дат,
и культ единого Востока, чуждый
народам многоликого Востока,
и ожиданье сбывшихся надежд,
и ложные ходы этимологии,
и сталь саксонских кованых созвучий,
и каждый вечер новую луну,
и этот город — скверную привычку,
и вкус изюма и простой воды,
и шоколада, мексиканской сласти,
монеты и песочные часы,
чтоб нынче вечером — одним из многих
он вновь смирился с горсткой этих слов.

Екклесиаст 1-9

1

Если ко лбу я руку поднимаю,
Книг корешков касаюсь если нежно,
Значит я клоун в цирке и манежно
Жильё моё. Себя я обнимаю,

И все смеются! Я не понимаю,
Что тут смешного? Одиноко мне ж, но
У Стены плача будет снежно-снежно…
Я сон видеокамерой снимаю.

В Салиме выпал снег… Не принимаю
Я никого. Жить лучше безмятежно,
Имея то и это бесплатежно…

Я с паствы десятину не взимаю.
Мольбе их «исцели нас!» не внимаю.
Бреду по снегу сквозь метель бесстежно…

2

Из Книги я Ночей Шахеризада
И ключ в старом замке если со скрипом,
Но повернулся, то предсмертным хрипом
Да огласит вселенную из ада

Тот, автопомпу вынул кто из зада
И нюхает её больной как гриппом
Фрукт ароматный, глаз же птизным стрипом
Пылает. Оголялась не коза, да?

Если живу я над обрывом в бездну
И если боль моя невыносима,
Язык английский в навсегдаисчезну

Изыдет ныне звёздновозносимо:
Сначала с Нагасаки Хиросима,
Теперь — Бачау? Вижди тьму беззвездну!

3

Я вспоминаю Времени Машину
И не забыл ковра единорога…