считали некогда живших гуанчей Канарских островов, а ныне считают басков Пиренейского полуострова, сохранившихся в сложнейших перипетиях исторического процесса в горах древней Иберии (не путайте Иберию или Иверию на Кавказе — Грузию). Что это — случайность или закономерность?
К сожалению, ответить пока однозначно на этот непростой вопрос не представляется возможным. Можно предположить здесь другое: языки свиста возникали независимо один от одного в каждом из названных районов потому, что это было связано с такой древнейшей профессией как горное пастушество, пожалуй, одной из древнейших среди скотоводческих профессий, возникшей еще в раннем неолите, а может быть, и в конце мезолита. Специфика горного скотоводства (овцеводство) и природно- географические условия горных ландшафтов, вероятно, и были теми основными созидающими факторами в возникновении языков свиста как надежных средств дальней дистанционной связи. Что же касается антропологического типа, то он сохранялся в этих районах, как сохраняется до сих пор, независимо от смены языков и занятий населения (от охоты и собирательства к скотоводству). Кто знает…
Открытие в 1964 году «свистящей деревни» Кушкей в Турции поставило исследователей в затруднительное положение. В 1968 году в № 1 журнала «Вокруг света» мне впервые пришлось писать о языках свиста в мире, и тогда в рассказе о них {раздел «Этот свистящий, свистящий, свистящий мир…») мною было написано: «Выходит, что ареал языков свиста довольно широк, и, может быть, в самое ближайшее время последуют новые открытия в этой области. Где, в какой точке земного шара? Наверняка это случится (если, конечно, случится) в каком-либо горном районе мира». По-своему «прогноз» этот оправдался: в 1973 году американец Р. Кагли открыл в майзерангском районе Непала новый язык свиста. Это — чепанг, или шепанг, тибето-бирманский язык, относящийся, как и турецкий, к нетональным языкам мира, и он тоже имеет свой «свистовой заменитель».
В лаконичном предварительном сообщении Кагли пишет (его работа находится в печати), что здесь свистовой «двойник» разговорного языка тоже основан на нормальной речи, так что любое выражение в шепанге имеет свой «свистковый эквивалент». Однако эта форма свистовой связи гораздо более неопределенна, чем разговорный язык, и используется в очень ограниченном количестве жизненных ситуаций, например, во время ночного лова рыбы. Да и свистят здесь местные жители не с помощью пальцев рук, а лишь одними губами, поэтому звук получается не очень сильным, как в других «сильбо планеты». По его мнению, общая долгота и интенсивность звука в свистовом языке обычно равна разговорному эквиваленту, то есть простому разговору. В то же время согласные звуки этого нетонального языка активно подвергаются артикуляции, что вызывает разрывы в свисте на высоких частотах, напоминающие паузы в нормальной речи. Помимо этого, сама артикуляция тоже вызывает тональные изменения длины слога, которые накладываются на общий «рисунок» свиста.
Как и в других свистовых языках, в «сильбо шепанг» большое значение имеет высота тона звука, и Кагли определил ее для различных согласных и гласных звуков — в зависимости от их положения в слоге. Как заметил Кагли, его информатор свистел в двух разных ключах. Так, он использовал «зовущую» интонацию с тяжелым ударением в свисте, когда к кому-либо обращался с вопросом, вызывая на разговор, и прибегал к «разговорному стилю» при передаче словесных выражений. К сожалению, Кагли мало что сообщил об «этнографической» стороне вопроса в «сильбо шепанг», ограничившись лишь фонетическим и лингвистическим анализом этого нового языка свиста, открытого, как и следовало ожидать, в еще одной горной стране мира…
Помимо Непала, этнографы сообщали, что, кажется, еще один язык свиста можно встретить в Кашмире, у загадочных хунза, известных под именем «народа долгожителей». Так ли это, пока трудно утверждать, ибо достоверных сведений из этого затерянного уголка планеты ученые ждут годами…
Сейчас, после открытия языков свиста в Турции и Непале и смутных их следов на Балканах, вряд ли кто сможет убедительно доказать, что языки свиста распространялись из какого-то единого «центра», например, мифической Атлантиды. Наоборот, столь широкое их распространение, видимо, в глубокой древности и у самых разных народов, среди которых встречаются народы более «старые» и более «молодые», говорит об обратном — об их независимом «изобретении» в разных точках планеты и в разное время. Но, судя по «родословной» некоторых из «сильбо», они возникли на ранних этапах человеческой истории — может быть, даже в палеолите и мезолите. Ведь, что проще, чем научиться подавать свистовые сигналы друг другу, подражая птицам? Для этого не нужно быть «архимедом», высвистывающим на любом из языков мира «эврика»! И тем не менее феномен языков свиста поразителен — перейти от элементарных свистовых сигналов к «нормальному» разговорному языку, основанному на другой системе звуков и, в общем-то, на другой системе передачи информации. И это достойно всяческого удивления!
Какая практическая польза от этих исчезнувших или исчезающих сегодня лингвистических «реликтов»? — спросит неискушенный читатель. Вот коротко проблемы и вопросы, которые возникают у исследователей при изучении «сильбо планеты». Лингвисты, ведущие работы по языкам свиста (а их в мире сегодня не более десяти, этих исследователей!), считают «проблему сильбо» крайне важной и нужной. Для специалистов в области происхождения (возникновения и развития) языка даже в реликтовом состоянии «сильбо планеты» крайне увлекательны. Не обладая богатством разговорной связи, которая может создавать бесконечные комбинации гласных и согласных звуков речи, они образуют нечто вроде «скелетов», упрощенных схем языка. «Сильбо» позволяют исследователям лучше понять, как рождается и как умирает язык.
Например, года три назад в известном историкам, философам, социологам и этнологам журнале «Каррент энтроположи» дискутировался вопрос о возникновении человеческого языка, человеческий речи (кстати, вопрос, до сих пор не решенный в науке). В статье Ф. Б. Ливингстона «Пел ли… австралопитек?» автор выступал с гипотезой, что человек умел петь задолго до того, как он научился говорить, и что, тем самым, пение было предпосылкой речи и, соответственно, возникновения человеческого языка. При этом гипотеза автора опиралась на исследования свистовой коммуникации у птиц, которые обладают сигнальной системой, по ряду черт приближающейся к человеческому языку.
Ученые, принявшие участие в дискуссии и поддержавшие в основном эту гипотезу, считали, что нет ничего необычного в том, что ранние гоминиды (человекообразные или обезьяноподобные предки человека) «пели», так как даже шимпанзе часто общаются друг с другом вокалически. А ведь общепризнано среди исследователей, что человек произошел от «понгида», похожего на шимпанзе, — до сих пор у человека и шимпанзе больше всего общих «точек соприкосновения» в физиологии. Кроме шимпанзе, поет и еще один «родственничек» человека, орангутанг (поют, главным образом, самцы). Американский ученый У. Вескотт, учитывая все эти факты, считает, что скорее всего австралопитек уже умел свистеть (помните, мы говорили об обезьянах, подающих и принимающих ультразвуковые «свисты»), а также хлопать в ладоши, топать ногой и другое. Питекантроп добавил ко всему этому животную мимикрию (подражание голосам животных) и разные формы вокальных игр; неандерталец, очевидно, уже исполнял ритуальные песни, а современный человек музифицировал грамматическую речь. Интересно, пишет он, что во многих местах на пяти континентах коренное население верит в конкретное немифическое существование «диких людей» (каких-то реликтовых форм архантропов, по его представлению), не знающих языка, но переговаривающихся друг с другом посредством свиста…
Один из исследователей языков свиста — «сильбо Гомера» и «сильбо Ааса» в Беарне — профессор Рене Ги-Бюснель из Лаборатории акустической физиологии в Париже, известный своими трудами в области изучения «языков животных» (в частности, «языка» птиц и «языка» дельфинов), пришел вместе со своими помощниками к удивительным результатам. Это случилось следующим образом. Принято для более удобного изучения звуковых явлений записывать звуки и их модуляции на специальных бумажных лентах. В результате получаются своего рода графики, смутно напоминающие электрокардиограммы, — они называются у фонетиков сонограммами («sonare» — лат. «звучать»). Незадолго до того, лаборатория вела работы с сонограммами голосов дельфинов, когда часть сотрудников, отправившись в Беарн, привезла оттуда двоих самых опытных из «свистунов» и приступила к исследованию языка свиста долины Аас.
И вот как-то по недосмотру лаборанта в одно место попали сонограммы дельфинов и сонограммы «сильбадоров» (как называют в Аасе «свистунов»). И удивительное дело — лишь с большим трудом удалось отделить записи голосов тех и других: дельфинов от «сильбадоров». Действительно, переключив лабораторию на сравнение и анализ сонограмм дельфиньих ультразвуков-голосов и записей языка свиста, спустя время, Бюснель заявил в научной печати: «сонограммы свистунов из Ааса идентичны свисту,
